Чем дольше мы не встречаемся, тем сильнее изменились. Толстеем, приобретаем лысину и седину. Ничего удивительного, если даже не узнаем бывшего одноклассника при встрече. Подойдет к тебе лысый пузатый мужчина.
– Здорово, братело!
– Здорово!
А сам с легким испугом думаешь, с какого же бока я довожусь тебе брателой, где это мы так близко переплелись. Он будет говорить, рассказывать что-то из прошлых годов, а ты мучительно вспоминаешь: да кто же он такой. Ни имени его не знаешь, ни лица не помнишь. «Да кто же, черт побери! ты такой?» И спросить неудобно, вроде как ненароком обидишь человека. Он к тебе с брателой, а ты не помнишь даже его имени. Кивать, улыбаться, вставлять однословные реплики и все силиться вспомнить: «Ну, кто же он? Быть может, этот, как его… Да нет вроде не этот…» Спросить-то неудобно. «А ты кто такой?» Ну, очень неприглядная ситуация. И сам опозоришься. И его вроде как подведешь. «Ну, ты даешь! Ну, ты чо?»
А вот тетя с явными следами увядания на лице. «Как? это же…» не хочется даже верить, что это она. А ведь тогда она была стройная худая девочка, в которую ты был целый год, а, может быть, даже не один год тайно влюблен, но, конечно, не мог признаться ей в своем чувстве. Нет уж! Нет уж! Лучше пусть память хранит ту симпатичную девчонку, а не эту тетку, которая громко смеется, и когда она смеется, то подскакивает вверх-вниз ее массивная грудь, и шея, что в глубоких морщинах, бьагровеет. И этот еще второй подбородок.
– Как ты? Что ты? – спрашивают тебя.
А что ты? Президентом ты не стал, даже депутатом районного совета. Сетью магазинов не владеешь. Рассказать свою трудную биографию, скучную и однообразную, в которой не было стремительных взлетов, но и – Бог миловал! – падений в бездну. Ты не спился, не мотал срока, ни попал в катастрофу, не стоял на баррикадах Белого дома. Кому это интересно? Даже тебе самому это неинтересно. Особенно и вспоминать-то нечего, а рассказывать тем более. Всё как-то так. Годы как-то прокатились боком.
Рассказать о жене, о детях? Увольте! Так что и не знаешь, о чем говорить, чтобы не показаться скучным и нудным. Ну, подвигов ты не совершал, на Эверест не забирался.
А эти воспоминания!
– А помнишь, как…
– А помнишь это…
– А помнишь, как мы…
Что-то помнишь, что-то совершенно выветрилось из памяти. Тебе рассказывают, а тебе кажется, что это было не с тобой. Проделки и шалости детских лет, которые тогда казались смешными, сейчас выглядят нелепыми и глупыми. И способны взывать только одну мысль: «Ну, какой же я был дурак!» Ты строишь улыбку, заставляешь себя смеяться, но все это по принуждению, неестественно и ненатурально. И хочется тебе лишь одного, чтобы быстрее закончился этот вечер воспоминаний.
Узнаешь, что кто-то отошел в мир иной, кто-то спился, кто-то свалил за кордон. Но сильно тебя это не волнует, особенного интереса не возбуждает, как будто речь идет о совершенно чуждых людях. С этими людьми ты столько лет не поддерживал никакой связи, с какой же стати тебя должны интересовать перипетии их бытия.
И зачем тебе поддерживать эти связи? Зачем тебе новые старые знакомые, которые будут отнимать у тебя внимание и время, которого тебе катастрофически постоянно не хватает. Так что я был уверен, что эти встречи не для меня. Но всё-таки это произошло.
Я приехал в родной город на курсы повышения квалификации. Выдался выходной. Сидеть жарким днем весь день в гостинице не хотелось. Я думал, куда отправиться. И тут на телефон приходит сообщение о встрече выпускников нашей школы. Откуда организаторы узнали мой номер, ума не приложу. Я приехал в рабочий поселок. Это на окраине города. Здесь я родился, провел детство и юность. И последний раз был здесь лет – стал вспоминать – где-то десять назад, когда еще были живы родители и брат. Это был уже другой поселок. На берегу стояли две девятиэтажки. Школу и начальную, и среднюю, куда я ходил, снесли. На месте их тоже стояли высотные жилые дома. В новой четырехэтажной школе я не бывал ни разу. Я прошел по родной улице. Здесь еще сохранились старинные дома довоенной постройки, двухэтажные из круглых бревен. Только крыши их были крыты не тесом, а профлистом. В родной дом я даже не стал заходить. В комнате, где жили мы на подселении, сейчас, конечно, другая незнакомая семья. Что я им скажу? Что я когда-то жил в этой комнате? Они посмотрят на меня с недоумением: ну, и что из того.
У входа юноша и девушка записали мои фамилию, имя, год выпуска, тут же отпечатали и сделали бэйджик, который девушка, мило улыбаясь, прицепила мне на грудь. Теперь я стал полноправным участником встречи выпускников, учтенным в книге записей. Девушка сказала, в каком классе мне найти свой выпуск. В прочем на классах висели таблички, на которых был написан год выпуска. Так что заблудиться было невозможно.
Я колебался: продолжать ли мне эту ненужную встречу или повернуть на выход, пока не поздно, пока меня не закрутили, не подхватили. Не вовлекли в