Руби
Бабушка Нини всегда говорила, что рано – это вовремя, вовремя – это поздно, а поздно – просто неприемлемо. Пышка опять неприемлемо поздно задержалась. А знала ведь, что у меня важное дело! Мне не трудно было раз в неделю переночевать у бабушки Нини, чтобы Пышка могла подработать, убирая конторы. Я просто просила ее приходить домой вовремя, чтобы я успевала на автобус и не опаздывала на субботние факультативные занятия. Но Пышка уже третью неделю подряд заходила в бабушкину квартиру на четверть часа позже договоренного, тяжело волоча ноги и восклицая высоким голосом: «Ох, Руби, девочка моя, извини! Щас расскажу тебе, что случилось!»
Отмазок у моей кузины было больше, чем у шлюхи, которой грозит тюрьма, а мне с утра некогда было слушать ее затейливые байки. За час мне нужно было добраться аж до Южной Филадельфии, так что я просто поморщилась, давая ей понять, как меня бесит ее наплевательское поведение.
– Деньги на автобус? – Я протянула руку, но Пышка протиснулась мимо меня в узкий коридор, где по стенам криво висели семейные фотографии в разномастных рамках, и вошла в маленькую Г-образную кухню. Там она сняла свой парик «под пажа» и бросила на кухонный стол. Я вошла за ней, кипя от раздражения.
– Твоя мать сказала, что оставит деньги.
Из-под тостера выбежал маленький таракан, и Пышка прихлопнула его ладонью.
– И что мне теперь, делать крюк и идти домой за деньгами? Просто дай мне двадцать центов!
– Дала бы, коли могла. – Пышка встала у раковины и принялась тщательно намывать руки. – Но до следующей пятницы у меня шиш в кармане.
– А у бабушки что, ни цента нет? – Я уже была на взводе. – А вдруг мама забыла?
– Слушай, девочка, я вчера разговаривала с Инес, и она сказала, что оставит деньги. Не доводи меня; если прямо сейчас выйдешь, все успеешь. – Пышка достала из ящика со льдом банку «Шлица», открыла и сделала большой глоток, а потом выдохнула так, что сразу стало ясно – она об этом пиве всю дорогу до дома мечтала. Еще глоток, и она расстегнула до пояса пуговицы на синем форменном платье. Складки жира у нее на животе аж затряслись от облегчения.
– А лекарство Нини приняла?
Я кивнула, вся кипя от злости, и схватила школьную сумку.
– Она двадцать минут как уснула. В глаза капать следующий раз в одиннадцать.
Дверь в квартиру была открыта, и я чувствовала запах скрэппла [1], который жарила новая соседка на первом этаже. У нее были грудные двойняшки, и они всю ночь дуэтом рыдали.
– Больше не проси меня с бабушкой сидеть.
Пышка рыгнула, потом крикнула мне вслед:
– Слушай, ну я же извинилась. Чего ты хочешь‐то, крови моей?
В ответ я хлопнула дверью, а потом мне сразу стало стыдно – вдруг я бабушку разбудила?
Тост, который я сделала себе в дорогу, уже остыл, масло затвердело. Я сунула его в рот, бегом спустилась на два лестничных пролета и выскочила на 28‐ю улицу. Ночью прошел дождь, так что в воздухе до сих пор ощущалась влага, а в выбоинах скопились мокрые листья, которые я старалась обходить.
Я уже три недели подряд получала замечания за опоздания, и миссис Томас сказала, что, если я еще раз опоздаю на факультатив, она на меня рапорт подаст. Может, Пышка нарочно пытается мне жизнь сломать? Попасть в программу «Взлет» фонда Армстронга было для меня большой честью, и это знали все, даже Пышка. Со всей Филадельфии отобрали ровно двенадцать негритянских школьников, которые претендовали на полную стипендию на четырехлетнее обучение в университете Чейни, старейшем негритянском колледже в стране. Чтобы стипендия досталась мне, нужно быть безупречной – в том числе не опаздывать. Если я проиграю, колледж и обучение на оптометриста мне не светит. У нас в семье никто еще в колледже не учился, и на мое обучение средств тоже не было. Так что лентяйке Пышке с ее наплевательским отношением ко времени я не собиралась позволить испортить свое будущее. Тем более сама‐то Пышка даже школу не окончила.
По Коламбия-авеню я промчалась мимо Храма Господа. Там у парадного входа стояли женщины с ног до головы в белом и приветствовали прихожан. Из всех окрестных церквей с утра в субботу собиралась только эта, и я постаралась ни с кем не встречаться взглядом, а то вдруг какая‐нибудь из этих женщин решит, что меня интересует их Господь и предлагаемое спасение, и начнет заманивать на собрание.
Все так же торопливо я свернула за угол на Тридцать третью. Впереди, возле цирюльни Процесса Уилли, устроились на складных стульях четверо каких‐то типов. У двоих была доска с шашками, а бумажные стаканчики держали все четверо – наверное, потягивали что‐то горячительное, чтобы не мерзнуть с утра пораньше. Одежда у них была мятая, а взгляды мутные – они явно тут всю ночь просидели. От таких жди проблем.
Я застегнула доверху свою толстую кофту, надеясь, что так они не обратят на меня внимания, но не успела. Стоило мне шагнуть на мостовую, как один из этих типов подал голос.
– Детка, ты такая шикарная, аж плакать хочется.
Его сосед ухмыльнулся