Поэтому Джил Поул и плакала скучным осенним днём на мокрой тропинке между школой и зарослями кустарника. Она еще не наплакалась, когда из-за угла вышел, насвистывая, мальчик. Руки он держал в карманах и едва не наскочил на неё.
– Смотри, куда идёшь, – сказала Джил.
– Ладно, не заводись, – начал он и тут заметил её лицо. – Что это ты?
У Джил дёргались губы; так бывает, когда вы хотите что-то сказать, но чувствуете, что заплачете, едва откроете рот.
– Ага, значит, опять они, – хмуро произнес мальчик, ещё глубже засовывая руки в карманы.
Джил кивнула. Говорить нужды не было. Оба понимали, о ком речь.
– Послушай, – сказал мальчик, – если мы все станем… – Он хотел сказать ей что-то доброе, но начал, как учитель на уроке, и Джил вскипела (да и как не вскипеть, когда тебе не дали выплакаться).
– Иди-ка отсюда, – сказала она. – Не твоё дело. Тебя не спрашивали. Что же, так и подлизываться к ним, и плясать перед ними?
– Ты что! – воскликнул мальчик. Звали его Юстэс Вред, но вообще-то парень он был неплохой. – Джил! Разве это честно? Разве я сам так делаю? Разве я не вступился за кролика? Разве я выдал Спивинса, хоть меня и били? Разве я…
– Не знаю и знать не хочу, – всхлипнула Джил.
Юстэс понял, что она ещё не отплакалась, и мудро протянул ей мятную конфетку. Себе он тоже положил одну за щеку. Джил понемногу отходила.
– Извини, Вред, – сказала она. – Я не права. Ты очень хороший… в этой четверти.
– Тогда и забудь, какой я был, – сказал Юстэс. – Да, такого гада…
– Вот именно, – сказала Джил.
– Значит, я изменился, по-твоему?
– Не только по-моему, они тоже заметили. Элинор Блекистон слышала, что говорила Адела Пеннифевер в нашей раздевалке. Она говорила: «Что-то Вред отбился от рук. Надо бы им заняться».
Юстэс вздрогнул. Все знали в этой школе, что такое, когда тобой займутся они.
Дети примолкли. С кустов капали капли.
– А правда, что это с тобой? – спросила Джил.
– На каникулах много чего случилось, – загадочно произнёс Юстэс.
– А что?
Юстэс помолчал, потом сказал:
– Слушай, Джил, я думаю, раз тебе худо в нашей школе, ты человек верный.
– И на том спасибо, – отозвалась Джил.
– Но это правда страшный секрет. Джил, а ты сможешь поверить в разные штуки? Ну, в такие, над которыми все бы смеялись?
– Я не пробовала, – сказала Джил. – Наверное, могу.
– Ты поверишь, что я был не в нашем мире… там, снаружи?
– То есть где это?
– Не в словах суть. Ну, там, где звери разговаривают… и всякие чудеса и драконы – в общем, всё, что в сказках. – Вреду было очень трудно объяснить, он даже покраснел.
– А как ты туда попал? – спросила Джил. Почему-то она тоже смутилась.
– Способ тут один – чудо, – тихо сказал Юстэс. – Я был там с двоюродными сестрой и братом. Нас туда водой смыло. А они там и раньше бывали.
Теперь, когда они говорили шёпотом, Джил стало как-то легче верить Юстэсу. Однако страшное подозрение охватило её, и она сказала грозно, как тигрица:
– Если я узнаю, что ты врёшь, я никогда не буду с тобой разговаривать!
– Я не вру, – сказал Юстэс. – Честное слово. Накажи меня… кто хочешь, если я вру. (Мы в своё время говорили: «Накажи меня Бог», но Бог был здесь не в почёте.)
– Ладно, – сказала Джил. – Верю.
– Ты никому не скажешь? – спросил он.
– Ну что ты!
Теперь они оба разволновались. Но Джил посмотрела вокруг, увидела скучное осеннее небо, услышала шелест осенних листьев, подумала обо всей школьной тоске (в этой четверти всего было тринадцать недель, и оставалось еще одиннадцать) и сказала:
– Ах, что толку! Мы-то не там, мы – здесь. И, уж конечно, туда попасть не можем. Или можем?
– Вот я и думаю, – ответил Юстэс. – Когда мы вернулись оттуда, он нам сказал, что брат с сестрой больше туда не попадут. Они уже побывали там три раза. Но он не говорил, что я не могу. Если бы нельзя было, он бы сказал… И я всё думаю…
– …как сделать, чтобы это случилось? – подсказала Джил. – Может, надо начертить на земле круг… и написать в нём таинственные буквы… и стать