Гребень Албасты. Екатерина Львова

ся этот ребёнок". Подойдя к роженице, растрепала ей волосы и трижды потрясла подолом возле неё, отгоняя злых духов. Через несколько часов стало понятно, что не хватает сил у кэндекэй: роженице становилось все хуже – она слабела на глазах. Понятно было – это злые духи овладевали ею и нерожденным еще младенцем.

      Уж как бабка старалась усилить родовые потуги: и растирала роженице поясницу, и давала ей волосы свои жевать, и "выжимала" ребёнка, перевязав живот платком, трясла перед нею пустым мешком – дабы ребенок поскорее освободил чрево – но все впустую. Так и не родив, женщина затихла и уронила голову на грудь. Завыли, запричитали бабёнки: «Пропала совсем! И ребенок и мать – не спасти! Ой, бедааа!» – как вдруг за оконцем будто полыхнуло что-то – не пожар ли? Бросились все наружу, а мать бездыханная одна внутри осталась.

      И немного времени-то прошло, как вдруг женщины услыхали детский крик – это новорожденный оповещал всех, что в него вселилась душа!

      Кэндекэй бросилась назад в дом – и дар слова потеряла, и глазам своим не поверила. Сидит на топчане роженица, живая и невредимая, и младенца грудью кормит.