Наполнив поднос едой, я сажусь за свободный столик. Омлет, овсянка и яблоко – вот завтрак, который ждет меня каждый день на протяжении всего учебного года. Для начала я принимаюсь за яблоко, молясь про себя, чтобы оно не вздумало совершить обратный путь.
Я уже знаю, что эта встреча ничем хорошим не закончится. То, что после инцидента в прошлом университете хоть кто-то решил меня взять, уже само по себе невероятно и наверняка новый тренер скажет, что я зачислена с массой оговорок. В лучшем случае меня ждет серия предупреждений и угроз, в худшем – он выдвинет условия, на которые я просто не смогу согласиться.
«Они сами захотели принять тебя и даже предложили стипендию, – напоминаю себе. – Все пройдет не так уж плохо».
Но меня все равно мутит, сколько бы я это ни повторяла.
Факультет легкой атлетики расположен в огромном здании, которое возвышается почти над всеми прочими в кампусе – что отлично демонстрирует приоритеты Университета Восточного Колорадо. Наверное, я должна быть благодарна, ведь именно поэтому мне вообще дали стипендию.
Когда секретарь приглашает меня войти, на ее лице ни тени беспокойства – значит, она одна из тех немногих людей в мире студенческого спорта, кто еще не в курсе того, что я натворила. Большинство же смотрит на меня так, словно я какое-то бешеное животное или та ядовитая малазийская змея, после укуса которой вы теряете сознание, не успев пройти и двух шагов, а затем умираете.
Но двое мужчин, ожидающие меня в кабинете, – другое дело. Сразу видно, что вот они-то прекрасно знают, что произошло. В их взгляде еще с порога читается неодобрение – глаза прищурены, руки скрещены на груди, – из-за чего я уже начинаю закипать.
Сейчас неизбежно последует нотация, и мне придется ее выслушать, потому что у меня нет иного выбора. Питер Макьюэн (тренер, сидящий передо мной) – настоящая легенда, а в данный момент только легенда меня и спасет. Раньше меня называли одаренной бегуньей, благоговейно говорили о моем потенциале. Теперь же единственное, о чем все говорят, – как я чуть не загремела в тюрьму.
Но Макьюэну тоже нужна легенда. В УВК уже почти десять лет не было женской команды по кроссу с шансами на победу: вот почему они пошли на огромный риск, предложив мне стипендию.
Им нужно, чтобы я вернула свои позиции, почти так же сильно, как и мне самой.
Ради шанса работать с Макьюэном я готова изобразить раскаяние и притвориться, что мне жаль. Для Макьюэна – но никак не для второго парня, сидящего рядом с ним. Он едва ли старше меня и с такой внешностью должен позировать для обложки журнала Men’s Fitness, а не торчать здесь с угрюмым видом. Он откидывается на стуле, сверкая голубыми как лед глазами, и у меня сводит зубы от самоуверенной улыбки на его загорелом лице. Я не против, чтобы меня поучал Макьюэн, но черта с два я стану унижаться перед этим типом. «Давай, ублюдок, продолжай сверлить меня своим взглядом. Увидишь, к чему это приведет».
Макьюэн встает и пожимает мне руку.
– Это мой коллега, Уилл Лэнгстром. – Он указывает на другого парня.
Лэнгстром тоже встает, но его глаза по-прежнему прищурены, а взгляд не стал ничуть доброжелательнее. Он выглядит довольно угрожающе, возвышаясь надо мной и глядя так, будто на досуге я убиваю котят. А когда люди чувствуют угрозу, то либо сбегают, либо нападают в ответ. Угадайте, какой вариант про меня… Я с трудом сглатываю, стараясь не запаниковать.
«Держи себя в руках, – предупреждаю я, пока желудок предательски сжимается. – Тебе сегодня нельзя облажаться».
– Оливия, – кратко приветствует Лэнгстром.
– Зови меня Финн. – Я смотрю на него не менее враждебным взглядом.
«Мне вообще не сдалось твое одобрение, кретин».
– Уилл тренирует женскую команду по кроссу, – сообщает Макьюэн.
Сердце ухает вниз, и я ощущаю такое яркое смешение паники, гнева и разочарования, что даже не могу отличить одно чувство от другого. В основном я злюсь на себя. Неужели я действительно думала, что Питер Макьюэн будет тренировать меня лично? О равноправии полов болтают все кому не лень, но ни один вуз не отдаст заслуженного тренера женской команде.
А еще это означает, что мне и впрямь нужно получить одобрение Лэнгстрома, и он ясно дал понять, насколько это выполнимо.
– У тебя два года до выпуска, и лишь от вас двоих зависит, выйдет ли из тебя что-нибудь к этому сроку, – говорит Макьюэн.
Я недовольно переминаюсь с ноги на ногу: не могу сказать, что в восторге от фразы «выйдет ли из тебя что-нибудь». Я поставила три рекорда прохождения трасс, которые до сих пор никто не побил – разве из меня уже что-нибудь не вышло? Черт, мне теперь до конца жизни придется доказывать, что я чего-то стою?
– Мы не будем обсуждать, что произошло между тобой и твоим товарищем в прошлой команде, – произносит он сдержанным голосом, от чего мои напряженные мышцы самую малость расслабляются. –