2. Итак, не полагаясь на свои природные таланты, но поощряемый примерами божественного милосердия, я осмеливаюсь начать (свою) речь; ибо, по воле Божией, заговорила даже ослица (Числ. 22:28). И вот, если предо мной, подверженным бремени века сего, предстанет ангел, то и я также открою (свои) давно безмолвные уста: тот, кто в этой ослице разрушил преграды природы, может, конечно, уничтожить преграды и (моей) неопытности. Если в ковчеге Ветхого Завета расцвел жезл священника (Числ. 17:8), то для Бога возможно, чтобы и в святой Церкви из наших бутонов распустился цветок. Почему же в самом деле нельзя надеяться, что Бог, Который говорил в терновом кусте (Исх. 3, 4 и след.), не заговорит также и в людях? Бог не возгнушался же терновым кустом. О, если бы Он осветил также и мои терния. A ведь, может быть, найдутся такие, которые даже и в наших терниях будут поражены блеском некоторого света; найдутся (и такие), которых наши терния не воспламенят; найдутся (и такие), у которых голос наш, слышимый из тернового куста, освободит ноги от обуви, и тогда течение мысли (их) будет свободным от плотских преград.
3. Но это – удел мужей святых. О, если бы, хотя немного Иисус призрел на меня, лежащего под этой, еще неплодной, смоковницей (Иоан. 1:48)! Тогда, по истечении трехлетия, принесла бы плоды и наша смоковница (Лук. 13, 6 и след.). Но откуда же столько надежды у грешников? О если бы, по крайней мере, этот Евангельский насадитель Господней лозы, уже отдавший, может быть, приказание срубить нашу смоковницу, оставил ее еще и на этот год, дабы окопать и удобрить ее корзиною навоза: не восстановит ли он ее беспомощную, хотя при помощи земли, и не возбудит ли ее, тощую, при помощи навоза. Блаженны те, которые привязывают коней своих к всенародной лозе и масличному дереву (Быт. 49:9) и посвящают, таким образом, труд свой свету и радости; меня же еще доселе отеняет смоковница, т. е. привлекательный зуд мирских удовольствий, – (смоковница) низкая для возвышенного, хрупкая для труда, изнеженная для работы, бесплодная в отношении плода.
4. Может быть, кто-нибудь недоумевает, почему же я не могу говорить, а осмеливаюсь писать. Но если мы припомним то, что читали в Евангельских писаниях (Лук. 1:63–64), и то, (что видели) в священнических действиях, и при этом возьмем себе за образец святого пророка Захарию, то увидим, что бывает (нечто такое), что не сможет выразить голос и изобразить перо. Впрочем, если имя: «Иоанн» возвратило голос отцу, то не следует отчаиваться и мне, что, при своей немоте, могу получить голос и я, если буду говорить о Христе: хотя род Его, по пророческому слову, «кто изъяснит»? (Ис. 53:8). И вот, как раб, я буду прославлять род Господень; ведь непорочный Господь избрал Себе непорочный род даже в этом теле, полном нечистот человеческой бренности.
Глава вторая
И очень удачно вышло, что приходится говорить о девах как раз сегодня, в день рождения девы, и начинать книгу с ее прославления. День рождения девы – и мы последуем ее непорочности. День рождения мученицы – и мы принесем жертвы. День рождения святой Агнии – и пусть дивятся мужи, не отчаиваются отроки, изумляются жены и подражают ей девы. И что именно мы можем сказать достойного о той, у которой даже имя не свободно от света прославления? (Ее достоинства): обет, превышающий (законы) возраста, добродетель, возвышающаяся над природой! Как мне кажется, она даже имя носила не человеческое, а скорее – изречение пророка, которым он предуказал то, что с ней имело случиться.
6. Я знаю, по крайней мере, где мне искать помощи. Имя девы есть обозначение целомудрия. Я буду призывать мученицу, стану прославлять деву. И довольно великая та похвала, которая не изыскивается, а (уже) имеется. Итак, да престанет ум, умолкнет красноречие: одно уже имя ее есть прославление. Его воспевают и старцы, и юноши, и отроки. Самая высшая степень прославления, когда кто-нибудь восхваляется (всеми) людьми. И вот, сколько людей, столько и проповедников, говорящих и прославляющих мученицу!
7. Говорят, что она приняла мученичество двенадцати лет. И насколько постыдна (была) эта жестокость, не пощадившая даже детского возраста, настолько же, напротив, велика была сила веры, которая нашла себе доказательство даже в этом возрасте. Были ли уместны раны для такого маленького тела? И вот та, которая не имела (почти тела) для принятия ударов железа, однако имела то, чем победить его. A ведь девицы этого возраста не могут сносить даже гневного вида родителей, и обыкновенно маленький укол булавкой оплакивают как рану. Она же, не питая страха к окровавленным рукам палачей, не чувствуя тяжелых пут гремящих цепей, подставляет все свое тело под меч разъяренного воина, и еще не зная смерти, уже готова к ней. А когда ее влекут против воли к жертвеннику, она в огне воздевает руки ко Христу и даже в самом идольском очаге показывает трофей Господа победителя. Она и плечи, и обе руки вкладывает в железные оковы; но никакие оковы были не в силах заключить