– Жало-то прикуси. Ей тогда, как твоему сыну, было.
– Пф-ф, – донеслось справа: рожу скривил облокотившийся на стол усач. – Дети. Им в каждом шорохе какое-нибудь страшилище мерещится.
– Угу, – продолжил румяный. – Вот и родители ей тогда не поверили. Так она бойкой уродилась. Решила сама беса изловить. Приготовила мешок и на закате в траве залегла. В сумерках услышала странные звуки. Вроде потрескивания. Ну и выскочила.
– И как, поймала? – осклабился толстяк.
– Нет. Он за руку её грызанул да вырвался, зараза.
– Вот это поворо-о-от, – выпятил наигранное удивление усач.
– Вы можете сколько влезет глумиться, только у бабки шрам остался на запястье. И, глядя на него, ни один охотник не сумел назвать зверя. Как укус ребёнка, зубы которого зигзагом растут, – руки описали нечто похожее на волнистый круг. – Потому не сомневайтесь: и магия есть, и её порождения… – последние слова прозвучали таинственно.
– Ежевику трясущимися граблями изобразил, и все сразу тебе поверили! – толстяк заржал, а за ним и усач.
– Ой, шли бы вы к козе в трещину… – залпом осушив кружку, румяный встал и побрёл к выходу: лучше глотнуть свежего воздуха, чем опять огрести за мордобой от стражников.
Снаружи и вправду было свежо. Даже чересчур. Шёл дождь. Барабанил по крыше и соседствующему с таверной навесу, где одиноко стоял некто в плаще. Не желая мокнуть, румяный укрылся от непогоды рядом с ним.
Какое-то время они оба молчали. Смотрели, как серебрятся падающие с навеса струи. Слушали их журчание в мутных лужах. А потом румяного прорвало:
– Олухи упёртые. В магию не верят! Песни о драконах, истории про русалок, легенды всякие… – захмелевший взор бродил по белёсой пелене дождя. – С пустого места ничего не берётся… Верно же говорю?
Вопрос был задан от негодования. На ответ любитель поспорить не рассчитывал. Однако незнакомец вдруг заговорил:
– Общество – это песок. Присутствие в нём золотых крупиц свидетельствует о наличии золотой жилы. Однако даже её отсутствие не исключает существования самородков, что, вероятно, блестят в чьих-то руках.
– Хах. Тонко подмечено. Мудро. Как тебя зовут? – повернул голову румяный, но рядом никого не было.
Как и за пределами навеса. А спустя несколько мгновений дождь, словно обрубленный, закончился.
Глава 1. Не верь глазам своим
В Эльтароне много поселений. Больших. Маленьких. Совсем невзрачных. Однако, как и их обитатели, все они чем-то увлечены. Вдыхают солёный морской воздух. Дремлют в чащобах. Слушают шелест пшеничных полей. Вот Грихтвиль выращивал грибы на высоком частоколе. От скуки. Ведь раньше – служил. И не абы кем – аванпостом, через который проходила единственная в здешних лесах дорога. А потом люди нашли более короткий путь к юго-восточным бухтам: разобрали Косое Ущелье, что было завалено со времён смутного времени. И всё. Роль аванпоста отошла Борденуму, разводившему чаек на прибрежных скалах.
Теперь Грихтвиль – обычное захолустье, перевалочный пункт наёмников и купцов. После ухода солдат порядок в нём поддерживался десятком стражей – маловато на двадцать семь строений, сотню жителей и уйму заезжих гостей. С каждым рассветом, а иногда и закатом, на улицах мелькали новые лица. Некоторые из них появлялись в первый и последний раз. Не то чтобы тут могли убить средь бела дня, но кошелёк стоило держать ближе к телу: дабы не испарился. Отребья хватало по обе стороны частокола.
Потому пасмурным осенним днём было вдвойне странно видеть возле конюшни при постоялом дворе молодую женщину, прибывшую накануне без спутников. И столь же пасмурную. Что обликом, что настроением. Закутанная в тёмный, словно грозовая туча, плащ и оттого казавшаяся ещё более хмурой, она взирала на мальчишку перед собой.
– …только сена хотел ему подкинуть… – сын конюха задрал штанину, демонстрируя внушительный синяк чуть выше колена.
– А я предупреждала…
– Так он же спокойный…
– И об этом я тоже предупреждала, – во вздохе женщины тесно переплелись сожаление и раздражение. – Не верь глазам своим… Подожди.
Она отвернулась к перегородке, разделявшей серую лошадку и косматого бурого коня, где висели перемётные сумы. Роясь в одной из них, женщина на мгновение замерла, обратила лицо в сторону – почти одновременно с выглянувшей из стойла правее остроухой собакой – на приближавшегося мужчину. Распахнутый плащ. Тёмная броня. Рукоять клинка над плечом. Быстро окинув воина взором, а потом ряд остальных лошадей в конюшне, будто любопытствуя, которая могла бы принадлежать ему, она возобновила поиски, извлекла глиняный горшочек и протянула мальчишке:
– Намажь сейчас. Потом вечером. И так дня три. Остаток убери в погреб. Помогает при ушибах. Но только, если кожа целая. На раны – нельзя. Понял?
Мальчишка бодро кивнул, но женщину, похоже, такая быстрая реакция не устроила. Помедлив немного в задумчивости, она снова перекопала