Мемориал пустот. Роман Чёрный

ней стояла водочная бутылка, заткнутая бумажной пробкой, на дне ещё плескалась пара сантиметров жидкости. На столе была разложена нехитрая закуска, а прорехи в ночнушке открывали вид столь малоаппетитной плоти, что польститься на неё мог бы, пожалуй, только изголодавшийся волк долгой зимней ночью. Моё появление в кухне осталось без внимания.

      – Гражданка, вас как зовут?

      Бесполезно. Словно кричишь в трубу водостока. Мутные, маслянистые глаза не порождали взгляда, как не давала света заросшая пылью лампочка под закопчённым потолком. Я протянул руку и пощёлкал перед её лицом пальцами в попытке привлечь внимание.

      – Светлана Николаевна, вы с нами?

      – М-хм. О-мо.

      – Светлана Николаевна, у вас есть дети?

      – А? – плоские зеркала души сфокусировались на мне, отчего по загривку пробежал холодок. Некстати вспомнилась мать. – Ты чего тут? Кто таков?

      – Дети есть у вас, спрашиваю?

      – А-а… Крсавчик, зчем дети, – женщина зашевелилась, изображая великосветскую истому, ночнушка упала с полного ноздреватого плеча. – Хчешь, я сама тебя приголу-ублю? Водки принесёшь только, да? Для дам-мы.

      Разговаривать здесь было не с кем.

      – Простите за беспокойство, – бросил я через плечо, направляясь к выходу.

      Вонь убивала. Приглушённая классическая музыка из невидимого радио буравила мозг – предельно неподходящий к здешней обстановке аккомпанемент. Я застыл в дверях кухни, приколотый этой мыслью, как насекомое булавкой.

      – А где бабушка?

      – Хто?

      – Слышь, валил бы ты отсюда, а, начальник? Давай расход по-хорошему.

      – Рот закрой. Ваша мать где? Владелица квартиры?

      – А, да отдыхает, – махнула рукой женщина. – У себя там. У ней это, ноги не ходят, вот и сидит…

      – Да чё ты городишь! Нет тут никого, начальник, ты сам всё видел! Светка до чертей допила… э, куда?

      Но я уже шёл обратно по коридору на звуки симфонической музыки. Шкаф, какие-то ящики, вешалка, погребённая под свалявшимися в неделимый ком вещами, перевёрнутая полка для обуви, ряды аптечных склянок… вот оно. Тяжеленное советское трюмо, в котором уцелело только одно зеркало, было неплотно придвинуто к стене. Я оттащил его в сторону, чтобы обнаружить ещё одну дверь. Квартира оказалась трёхкомнатной.