Лось.

роде. Там, где так тихо, как будто и нет ничего на свете.

      Как будто один ветер правит миром: захочет и снимет снежные шапки с тощих елок, захочет, оставит макушки покрытыми. Чувствует себя хозяином и гуляет, раздуваясь от гордости. Ка-ак завоет, ка-ак разойдется, так и свалит тебя с ног прямо в лапы к этим самым елкам. И хорошо, если к елкам, а то к палкам. И думаешь: «Вот силища какая»! Уговариваешь его – не злись, повьюжь и лети себе дальше, а от меня отстань. Иногда сжалится над тобой. Иногда догонит и кружит, во все места пробирается и власть свою показывает. А ты как назло оделась не по погоде. Он пристанет к тебе и доказывает, что не права, головой надо было думать, а ты и согласилась уже, а он всё бежит и свистит в уши, чтобы в следующий раз неповадно было. А я иду и специально мечтаю о лете, чтобы его подзадорить, раз я и так замерзла. Так и играем, кто кого. Но всегда он меня.

      …Когда наша машина припарковалась около гостиницы «Тумча», что на краю земли, в снегом запорошенном селе Алаккурти на Кольском полуострове, мы поняли, куда приехали – за полярный круг. И куда нам еще предстоит ехать – в лес, 30 км на снегоходах, с низко опущенным забралом, как будто защищающим от снега и в одежде в стиле «капуста». С тем лишь отличием от овоща, что на нас было сто одежек и все с застежками. Но лес манил, обещая тишину, покой и, главное, отсутствие связи с миром. Чтобы почувствовать, наконец, мир в себе. Только ради этого стоило ехать за тридевять земель.

      В гостинице мы переоделись во все теплое, пуховое, ветронепродуваемое и сели на снегоходы. Хотя, если по-хорошему, их надо назвать лыжетанками, потому что спереди у них лыжи, а сзади гусеницы. И вот так они двигаются по белому, не всегда пушистому снегу.

      Интересно, а как же лось? Я вдруг опять вспомнила про него. Что он думает о снеге? Считает ли его мягким и легким? Как он относится к елкам? Обрадуется ли он нашей встрече или я для него все равно, что очередная елка, только ходячая? Понимает ли он, что не так часто здесь можно встретить человека? Все эти мысли кружились в моей голове, как снежинки, а глаза поедали белое полотно, которое, словно море, разлилось по всей земле и уходило далеко за горизонт. Казалось, что это и есть единственная реальность, что жизнь моя белая и чистая, красивая и ровная, хотя снегоход рычал об обратном, переваливаясь с сугроба на сугроб.

      Между тем, мы приехали к домикам у озера Вуориярви. Их здесь всего три – два гостевых для наших семей, один для дежурного снегомена Сергея – он остается на базе топить печи, включать генератор, следить за использованием природных ресурсов. Как только мы ступили со снегохода на землю, к нам сразу подбежала, возможно, самая красивая хаски на свете. Мол, знакомьтесь, прошу любить и жаловать я – Жека. Хотя по паспорту его зовут благородно – Евгений Онегин. Но, как это обычно бывает, по имени отчеству тебя мало кто в жизни называет, поэтому наш сторож-снегомен-завхоз Сергей велел звать его Жекой. А Жека и не сопротивлялся, его хоть горшком назови, лишь бы кормили. Именно с этой целью он и ласкался, проявлял заботу о вновь прибывших, а заодно присматривал жертву, которую можно очаровать и взять в плен своих гастрономических желаний. В один миг жертвой стала я. Это как любовь – никаких раздумий: вспышка, огонь в груди и счастье внутри. Жека все сразу понял и предложил мне лапу и сердце. Я согласилась, снег свидетель. Жека тут же толкнул меня от радости и повалил на спину. Запрыгал вокруг и станцевал шаманский танец с хвостом. Что ж, так тому и быть – вместе нам эти дни делить. Жаль, что их не так много. Зато все наши.