Дверь демозала с оглушающе-тихим шипением закрылась за спиной, похоже – навсегда. Уже зная, что воспользуется правом приватности, положенным в таких случаях, Мартин не опасался, что кто-либо посмеет побеспокоить его до второго выбора.
Белая лента дороги быстро привела к корпоративному номеру по едва заметно мерцающим под ногами линиям карты. Войдя в небольшую светлую комнату, Мартин сразу же установил ночной режим, медленно разделся и, нащупав углубление в стене, не глядя, бросил одежду внутрь – утром там появится безукоризненный костюм. «Не понадобится», – помрачнев, он споткнулся о невысокую упругую выпуклость, образовавшуюся на полу. Сил на поиски цилиндрического валика, помогающего комфортно заснуть, уже не хватило. Мартин устроился внутри прохладной темноты, поджал ноги и отключился, даже не попытавшись распутать обрывающуюся паутину мыслей. Он так и не решился посмотреть в зеркало.
Проснувшись, он удивился ясности отпечатка вчерашнего вечера в памяти. Не ощущалось привычной утренней сонливости – уже дневные желтоватые полосы, тянущиеся от оконного проема к стене, были слегка припыленными на просвет. Упругое ложе, принявшее за ночь форму тела, бесшумно сровнялось с поверхностью и отвердело, приглашая начать день. Мартин сидел на жестком полу, размышляя, не установить ли повторно ночной режим, но сон безнадежно рассеялся.
– Доброе утро, – хмуро пробормотал доктор Мартин Пост, уставившись в мутную матово-серую дугу стены.
Тишина вчерашнего дня взорвалась в голове густым паром.
– Иди, – собственный голос показался каким-то надломленным, тихим и ласковым. – Смотри.
Но он не спешил это увидеть. Отвернувшись от поблескивающей зеркальной панели, Мартин прошел в стеклянную, как во всех номерах Корпорации, личную кабинку, и стоял под теплыми струями соленой воды так долго, как позволял его «докторский» кредит быта.
Мартин давно сделал первый выбор: прошел процедуру остановки возраста и с тех пор перестал непрерывно – «линейно», как говорилось в давних записях, стареть. Множество длинных циклов оставаться молодым мужчиной с ясным осознанием жизненной силы, безусловно, было приятно. Мартин считал себя обычным: он не обладал ни выдающимся ростом, ни особенной складностью фигуры, глаза его были обыкновенного коричневатого цвета. Иногда романтически настроенная жена называла их медовыми или даже янтарными, и он морщился, смущенный этими клише, но не мог удержаться от довольной ухмылки.
Мартин выбрал возраст, в котором не стало отца: хотелось быть похожим на него, если уж не характером, то хотя бы внешне. Мама так горевала и бессильно злилась, когда отец однажды не вернулся домой. Она не простила казавшемуся несокрушимо надежным мужу неожиданный уход в Архив, хотя всем известно, что это так и бывает – внезапно, без объяснений и прощаний.
Мартин тогда был уже взрослым, и, хоть и жалел маму, но не понимал причины ее слез и не разделял ее горе в полной мере. Он гордился отцом: уйти отсюда дано немногим, это редкая удача. Разумеется, когда появляется выход и человек оказывается перед той самой дверью, можно отказаться открывать ее, но отец поступил иначе – его право. Раньше Мартин полагал, что только избранные, уникальные люди способны найти выход за линию Архива, но со временем стал допускать мысль о банальной случайности.
От ушедшего в Архив обычно остается какой-нибудь предмет, и именно по этому бессловесному посланию близкие узнают о случившемся. После ухода Мартина-старшего на подоконнике лежала сложенная треугольником потрепанная карта дорог с отмеченной чернильными штрихами сетью дальних маршрутов. Больше ничего —еще не существовало доступных средств для сохранения воспоминаний.
Галерея сведений тогда была ограничена для использования, и в ней имелись только самые важные материалы Сообщества – никаких личных файлов там не содержалось. А к откровенным разговорам отец никогда не стремился, поэтому Мартин так и не успел по-настоящему узнать его. Мартин Пост-старший много смеялся, любил перемещаться налегке, не имел в собственности никаких предметов, не боялся линейного старения и вообще ничего и никогда не боялся. И, вероятно, забыл о них, как только очутился в Архиве. Мартин же всегда предусмотрительно брал с собой багаж и искал способы помнить.
Бывало, до спазма в горле скучая по отцу, Мартин пытался вообразить, насколько все могло сложиться по-другому. Но даже в такие моменты не позволял себе испытывать сожалений – это было бы неблагодарностью. Он понимал: давняя безвозвратная потеря поспособствовала обретению собственных смыслов.
На запотевшем стекле медленно проявлялось пятно, и Мартин ощутил жар внутри, увидев лицо