Владимир Богомолов. «В августе сорок четвертого…» («Момент истины»)
ОТ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО.
«В течение ночи на 10 февраля наши войска продолжали вести активные боевые действия против немецко-фашистских войск.
На одном из участков Западного фронта наши бойцы, сломив сопротивление противника, заняли 7 населенных пунктов. Немцы понесли большие потери в людях. Отряд наших лыжников перерезал дорогу между двумя важными населенными пунктами, занятыми противником.
Группа немцев напала на пункт связи одной из наших частей. Советские связисты во главе со старшим лейтенантом Федотовым отбили нападение немцев. Потеряв 8 человек убитыми, гитлеровцы отступили. Преследуя врага, связисты захватили ручной пулемет и 4 лошадей.
Теперь стало известно о героическом подвиге, который совершил 62-летний колхозник Иванов Иван Петрович в дни, когда немецкие бандиты захватили село Лишняги, Серебряно-Прудского района, Тульской области. Гитлеровцы предложили тов. Иванову проводить их в соседнее село Подхожее. Колхозник Иванов отказался выполнить приказ. Избив старика, немцы силой заставили его показывать дорогу. Тогда Иванов завел немцев в глухой лес. 30 немецких автомашин, груженых оружием, завязли в глубоком овраге. Взбешенные гитлеровцы расстреляли славного патриота. Однако сами немцы из леса выйти не могли. Большинство немецких солдат и офицеров заблудилось в лесу и замерзло».
Глава 1. Явка с повинной
– Прилетим, сразу же уйдем к своим! – сказал Ромашов перед самой погрузкой в самолет.
Лидия, услышав это, встрепенулась, подняла на него черные, испуганные глаза. Встретилась взглядом с испытующим и тоже испуганным взглядом Ромашова. В первое мгновение она подумала, что он ее проверяет, провоцирует, но потом поняла, что нет, только ищет поддержки. Его губы выжидательно дрожали, то срываясь в нервную улыбку, то сжимаясь в нитку. Она молча кивнула и сильно сцепила зубы, так что ее острые, белые, словно алебастровые, скулы стали еще бледнее и острее.
Ромашов облегченно выдохнул. Круглое чистое лицо его просветлело, зарумянилось.
Перед взлетом он начал молиться – как умел. Знал только «Отче наш», ее и шептал.
– Ты верующий? – спросила Лидия вполголоса. Ромашов не расслышал из-за шума моторов, но понял вопрос по интонации.
– Теперь, кажется, да, – ответил он, пряча голубые глаза за веками. – Я летать боюсь… Да и вообще страшно. Как там будет… у наших…
– Даст бог – выплывем.
Лидия, таясь от немецкого офицера и Ромашова, мелко и неумело осенила себя крестным знаменем и посмотрела в иллюминатор. Лететь предстояло долго.
Их выбросили с парашютами ночью в нескольких километрах от города Арзамаса в небольшом придорожном леске. Погода стояла удачная – тучно, хмуро, но безветренно и без осадков.
Лидия приземлилась первая. Она и прыгала первая – не любила ждать, везде только вперед. «Вот и допрыгалась» – зло ругалась она про себя, в очередной раз припоминая то, как попала в плен. Собрала парашют, спрятала его в подлеске, забросала пышным мартовским снегом, но сильно хитрить не стала – все равно сдаваться, так какая разница? Двинулась туда, где по ее прикидкам должен был приземлиться Ромашов.
С Василием Ромашовым она познакомилась два месяца назад в немецкой диверсионной школе. Он был одним из шестнадцати таких же как она – плененных и давших согласие сотрудничать красноармейцев, курсантов-диверсантов. До плена служил в пехоте.
Девушек из шестнадцати человек было лишь двое – Лидия и еще одна неприятная девица с щербатым ртом. С Ромашовым единственным Лида сошлась более-менее близко. Он мало разговаривал, много читал (в школе обустроили неплохую библиотеку, правда почти все книги были на немецком), интересно рассказывал, если попросить, и не лез в душу. А еще был застенчив и кроток как ягненок, Лидию даже порой тянуло его пожалеть. Это сближение заметил капитан Отто фон Бонке и соединил их в группу. Главное в дуэте, говорил он, чтобы один понимал другого с полуслова… Они и понимали.
Никакого плана по сдаче своим у них не было, они даже не разговаривали на эту тему, но где-то в глубине души Лидия знала, что работать на немецкую разведку не станет. Ее не раз подмывало спросить Ромашова относительно его намерений, но она не решалась. Побоялась, конечно. Когда он сам сказал «уйдем к своим», у нее отлегло от сердца.
Ромашов нашелся метрах в трехстах. Сидел на пеньке, с шальными глазами, бледный, опустошенный после полета и прыжка, давшихся ему, по всей видимости, непросто, и разминал правую ступню.
– Повредил?
– Не знаю… Как будто хрустнуло что-то… И побаливает.
– Идти можешь?
– Попробую.
Вместе они прошли еще метров двести. Аккурат на середине