Пролог
«Мачты подняли, развив паруса, и канат отвязали,
Спутники все на него собрались и, усевшись на лавках,
Разом могучими веслами вспенили темные воды».
По лазури Эгейского моря летела красно-белая птица, разрезая волны острым форштевнем и оставляя за кормой волнующийся пенистый след. На борту катера белели буквы: «Vodafon Hellenic Seaways»1. «Каких—то три с половиной часа, всего пятьдесят евро – и наш комфортабельный скоростной паром доставит вас из порта Пирей на прекрасный остров Наксос: крупнейший и один из самых живописных из Кикладских островов!»
Три с половиной часа! Кошмар какой! Итальянскую туристку отчаянно мутило. Эти рекламные брошюры заморочат голову кому угодно! Как она могла согласиться на это путешествие по морю, когда можно было долететь самолетом всего за сорок минут? Это все Фабрицио, будь он неладен! «Дорогая, это так романтично: море, волны…». При мысли о волнах ей снова стало хуже.
– Агата, да оставь в покое кошку, наконец, ради всего святого! – страдальчески прикрикнула она на дочь, жизнерадостную быстроглазую девчушку, тянувшую белоснежное хвостатое создание за лапы из корзины-переноски. Кошке, очевидно, тоже было не по себе от морского путешествия: у нее даже не осталось сил на то, чтобы выражать свой протест возмущенным мяуканьем.
Но куда подевался Фабрицио? Ей казалось, что с того момента, как муж ушел за водой для нее, прошла целая вечность. В салоне быстроходного парома компании «Vodafon» стоял ровный гул голосов: стайка итальянских студентов оживленно что-то обсуждала, по обыкновению перекрикивая друг друга, маша руками и разражаясь то и дело дружным смехом; несколько супружеских пар беседовали вполголоса, наблюдая в иллюминатор за морской гладью и парящими в небе альбатросами; пожилая испанская пара – она отметила их еще во время посадки – ссорилась, вернее, жена что-то настойчиво выговаривала мужу, а тот угрюмо молчал; и, в довершение, из колонок звучала ужасная греческая музыка, которую она терпеть не могла. Она всегда поражалась, как греческая цивилизация не смогла создать в музыке ничего достойнее нелепого заунывного завывания под струнную трескотню! А голоса, Святой Франциск! Хриплые, не мелодичные… Ей, поклоннице благородного итальянского бельканто, этого никогда не понять!
Соседский мальчик лет двух вдруг снова громко вскрикнул и, заливисто рассмеявшись, в который раз швырнул на пол свою игрушку. Луиза поморщилась: надо принять таблетку, иначе к тошноте прибавится еще и мигрень. Но где же носит Фабрицио?
Дверь в салон плавно отъехала в сторону, и на пороге появилась мужская фигура. «Ну наконец-то! Где ты…» – произнесла она было грозным тоном, но осеклась. Это был не Фабрицио. В дверном проеме, выжидая, пока глаза привыкнут к полумраку салона после палубы, залитой ярким солнечным светом, стоял мужчина – брюнет средних лет в отлично сшитом светлом костюме. Ростом выше среднего, держа в руках деревянную трость и кожаный дорожный саквояж. Такую осанку Луиза видела только однажды в детстве, когда к ним в гости из Рима приезжал ее дядя Рафаэль Кавальканти – в великолепном военном мундире, с расшитыми золотом эполетами и в лакированных сапогах. С тех пор она всегда питала к военным слабость, но угораздило ее выйти замуж за винодела…
Луизе, сидящей лицом ко входу, удалось рассмотреть лицо незнакомца. Оно было усталым, странным образом отнюдь не загорелым, даже бледным. Глубокая складка – признак душевных переживаний – залегла у губ, серые глаза внимательно рассматривали салон в поисках подходящего местечка. Небольшой шрам у левого виска нисколько не портил синьора, скорее – наоборот.
Поддавшись неожиданному для себя порыву, она едва не предложила ему место рядом – ничего, кошка посидит и на полу – но вовремя одумалась: Фабрицио должен был вернуться с минуты на минуту, будет скандал!
Луиза страдальчески вздохнула, и незнакомец обратил на нее внимание. Видимо, поняв ее мучения, он сочувственно улыбнулся, глядя прямо в глаза. Улыбка не была дежурной, Луиза почувствовала это сразу. Итальянка поняла, что краснеет и отвела взгляд. Тошнота пропала, словно ее и не было, путешествие вдруг показалось не столь уж и плохой идеей. В это время громко протестующе взвыла кошка: Агате удалось-таки вытащить ее из корзинки.
– Санта Мария! Агата! – вскрикнула несчастная туристка и, отобрав бедное животное у ребенка, вернула его обратно в переноску. Мужчина в это время определился с местом и быстрым шагом прошел в дальний угол салона, разместил свой багаж над головой и сел в кресло, откинувшись назад и прикрыв глаза. За его спиной велись разговоры (по старой привычке полиглота-лингвиста он быстро определил языки) на итальянском, английском, вон в том углу – по-испански. В салоне были одни туристы.
– Вы только подумайте! – громче других, перекрикивая соседей, вступила миловидная итальянка с копной роскошных черных волос. Когда она говорила, отчаянно жестикулируя, то встряхивала ими, словно