– Помоги мне переодеться, Ная…
Служанка неохотно отложила толстую книгу. Весь последний час она усердно вглядывалась в пожелтевшие листы фолианта, бессмысленно пробегая глазами по строчкам. Автоматически она переворачивала страницу за страницей, не вникая в смысл написанного. Её не выпускали из мягких объятий приятные воспоминания о вчерашнем вечере и неожиданном поцелуе высокого стройного рыцаря. Или он – оруженосец рыцаря? Собственно, какая разница! Поцелуй был восхитительным и мужчина, его подаривший – вполне себе ничего. Худоват, правда, да и волосы уж очень растрепаны. Торчат забавным ёжиком во все стороны.
«Видимо, издержки ношения шлема», – томно вздохнув, подумала Ная и, облизнув губы, занялась застежками хозяйского платья.
Когда последняя юбка, шурша многочисленными оборками, соскользнула на пол, Изольда, поправив кружевные панталоны, тихо велела:
– Неси мужской костюм.
– Но, госпожа… Карета готова… Запряжена четверкой великолепных рысаков… – служанка ещё надеялась, что путешествие, хоть и не очень дальнее, все же, будет комфортным и, по-возможности, безопасным.
Она сама намедни убеждала хозяйку, что отправиться к Фёст-Колдунье нужно обязательно в полнолуние. Магическое влияние ночного светила стократно усилит ведовскую энергию. Это стало весомым аргументом в пылком монологе. Ная была девушкой образованной, прочитавшей целых две или даже, страшно сказать, три книги из богатой библиотеки замка. Однако, и образованные девушки любят удобства. Поэтому, идея хозяйки отправиться на аудиенцию к ворожее верхом, без охраны преданных слуг, да ещё в мужском платье, казалась воплощением необдуманности и неразумности. И, более того, легкомысленности. Еще и инкрустированные клинки придется с собой тащить, а они так мешают во время конных переездов. В карете же перемещаться гораздо комфортнее.
– Неси, – спокойно повторила Изольда. – И сама переоденься. А из тебя получится симпатичный юноша, – госпожа невольно улыбнулась, а Ная, надувшая было губы, через минуту уже весело хихикала, примеряя бархатные шаровары. Особенно ее веселили завязки в неподобающем месте.
За окном черный, как смоль, ворон с ветки раскидистого многовекового дуба внимательно наблюдал за происходящим в уютной зале, залитой светом десятков свечей. Он склонил набок голову и изредка моргал левым глазом. Сполохи огня отражались в его изогнутом, гладком от старости клюве.
***
Храбрый, как он сам себя величал, рыцарь Арти-Шок, был влюблен в прекрасную Изольду уже давно. Дней пять. А может и все шесть. Он почти перестал спать …(в дневное время). Да и ночью ворочался с боку на бок, не находя себе места от переполнявших чувств и безответной любви. Его жуткий храп пугал местных собак, и они дружно выли на луну, вздрагивая всякий раз, когда рыцарь выдавал очередную затейливую трель, сопровождавшуюся тоненьким посвистыванием. Собачья шерсть становилась дыбом, и смелые животные жались друг к другу боками, с тоской вглядываясь в розовеющую даль в ожидании рассвета.
Утром, ближе к полудню, едва открыв красные от бессонницы и вечерних возлияний глаза, сэр рыцарь хватался за перо и выводил неровным, но крупным почерком вдохновенные и гениальные (опять же, по его мнению) сонеты:
«Изольда, милая Изольда,
Жемчужина седых морей,
Не пожалел бы я и сольдо
За краткий миг любви твоей…»
Никоим образом не мешая возвышенному стихотворчеству, верный эсквайр рыцаря, долговязый Конори, с вечно растрепанными соломенными волосами, кормил хозяина знатной овсяной кашей, черпая ее ложку за ложкой и отправляя питательное варево в заполненный поэтическими строками рот. Аппетит Арти-Шока таял день ото дня, и заботливый оруженосец уже после третьей тарелки овсянки, четырех яиц, сваренных всмятку и поданных вместе с порезанным толстыми ломтями хлебом и вяленой бараньей ногой, которые после долгих уговоров оседали в желудке рыцаря, начинал убеждать хозяина съесть еще хоть ложечку. А потом еще одну ложечку.
– Совсем нет аппетита, – энергично прожевывая, вздыхал влюбленный рыцарь и исписывал очередной лист синими чернилами.
Он намеревался прочесть, а быть может, чем черт не шутит, и пропеть свои одические посвящения под окном несравненной Изольды. Одним теплым романтическим вечером он даже решился. Собрал все свое мужество в кулак, продрался сквозь густые колючие заросли окружавшего замок леса (благо, тропа была широка и хорошо утоптана), преодолел все препятствия на своем пути (да, собственно, замочил ноги в мелком ручье) и несколько минут тяжело дышал под вожделенным окном.
Затем, прямо в доспехах, жутко гремя металлом и зубами, попытался забраться наверх по шершавому стволу старого