Трудно пришлось только в первый год учёбы. Как ни крути, но он до этого своего решения привык жить на широкую ногу, не отказываясь от тех благ, которые сами собою полагались людям его круга. Жить на одну только стипендию, подрабатывая по ночам грузчиком или сторожем на железнодорожном складе, было нелегко. Но человек со временем ко всему привыкает. Если бы было иначе, то он никогда не сделался бы царём природы, так и остался бы в пещерах, не решаясь выйти за границы относительного комфорта. А будучи в природной основе своей самым что ни на есть человеком, Борис тоже приспособился к сложным условиям, да не просто приспособился, а даже посчитал в конце концов их естественными и само собой разумеющимися. Он мужал, креп характером и с каждым днём делался всё веселее и веселее. Сокурсники обожали его. Борис неизбежно становился душой любой компании, шутки лились из него, как из рога изобилия. К несчастью, эту сторону его натуры – натуры весельчака и балагура – вполне понимали и те звери, которых он должен был укрощать. Начинались азы дрессировки с самых безобидных животных – хомячки, голуби, кошки, маленькие собачки. Но выходило так, что подопечные Бориса приобретали в конце концов не те навыки, которые следовало бы приобрести по строгой программе. Как бы это сказать… Ну, вот, к примеру, белка по имени Пачка преотлично научилась изображать непристойные танцы, в конце которых показывала зрителю свою филейную часть, высоко задрав рыжий пушистый хвостик. Попугай Вадим, как заправский маэстро, травил скабрезные анекдоты. А черепаха Люся научилась подпрыгивать и притворяться припадочной, так что какое-то время её хотели даже усыпить, испугавшись за её здравый рассудок. Руководитель Бориса тоже всё это видел и в один прекрасный день решил его пожалеть, разумно посчитав, что ученик выбрал несколько не своё амплуа.
– Боря, – сказал он, – я за тебя, честно говоря, переживаю. Рано или поздно какой-нибудь лев, не понимающий шуток, откусит тебе голову.
Эта фраза преподавателя довольно сильно поразила Бориса. А ведь и правда, подумал он, найдётся в львином прайде кто-то подобный его отцу, Андрею Борисовичу, и настойчиво попросит его покинуть навсегда клетку. Эта мысль очень огорчила Бориса. На целых три дня он сник, вызвав тревогу у своих однокашников. Таким его никто не привык видеть. Те, наблюдая плачевное состояние товарища, посовещались немного и пришли к очевидному в этих обстоятельствах выводу – Борису следовало перевестись на другой курс и стать не дрессировщиком, а клоуном. Кому-то подобная идея могла бы показаться оскорбительной. Но только не Борису. Он мог бы вслед за Архимедом воскликнуть «Эврика!» и голышом броситься из ванны прямиком на арену. Он был спасён. Мало того, что новый курс пришёлся ему в самую по́ру, он ещё мог к тому же ставить смешные номера с животными. Не с тиграми, конечно, и не со львами, а с весёлыми кудрявыми собачками, которые вполне разделяли его безграничное чувство юмора. В общем, жизнь удалась.
По окончании училища Борис успел много погастролировать по Европе и Южной Америке. Времена менялись. Перестройка, ускорение, гласность и всё такое. Границы, которые до того были на прочном замке, становились прозрачнее. В жизнь проникали вещи дотоле немыслимые. Видя, как живут за границей люди, Борис несколько скорректировал свои планы на будущее. Ему хотелось доказать отцу, пребывавшему к тому времени на почётной пенсии, что он не только преуспел в профессии, которую выбрал по своему усмотрению, но и смог крепко встать на ноги и обзавестись всем тем, к чему призывал его когда-то папаша – благополучная семья, уверенность в завтрашнем дне и бла-бла-бла. Выступая однажды вместе с цирком Дю Солей, он получил неожиданное предложение продолжить свою карьеру в этом знаменитом на весь мир цирковом шоу. Это было подарком судьбы. Но перестройка перестройкой, а к разменявших родную арену на забугорную в силу устоявшейся привычки продолжали считать предателями и никак это не поощряли. Цирковое руководство достучалось до самых высоких кабинетов в правительстве, и приглашение утратило свою силу. А ведь ради этого Борис сменил даже своё сценическое имя на Бальтазара, и его успела полюбить публика, особенно когда они выступали в Париже. Ему в качестве компенсации за несбывшиеся надежды повысили зарплату, но это нисколько не скрасило его разочарования. Слишком уж он размечтался; даже подруге своей, позже ставшей