Оглянувшись по сторонам, девушка не нашла ничего, что можно было бы постелить на ступеньки, поэтому аккуратно прислонилась к перилам, подложив между ними и все той же темно-синей юбкой свою ладошку. Перила обожгли ее холодом, несмотря на то что лето уже вовсю набирало обороты. Облизнув сухие губы, она почувствовала, как свело желудок. Она не помнила, когда она ела или пила последний раз. Должно быть, это было вчера. Иначе подъем по лестнице дался бы ей еще тяжелее.
Переведя дух, Ингрид легко оттолкнулась от перил и, взяв опять красный провод, пошла вверх. На этот раз ступени она не считала, стараясь даже мысленно беречь дыхание.
– Ингрид! – немолодая женщина с низко опущенными уголками губ и лабиринтом морщинок вокруг глаз переворачивала очередной кружевной блинчик и беззвучно ругалась, обжигая пальцы о горячую сковороду.
– Да, мама, – ее дочь появилась бесшумно, как обычно до чертиков напугав мать, несмотря на то что та сама ее позвала. Всему виной была ее любовь к кедам на мягкой резиновой подошве.
– Я повешу на тебя колокольчик, – буркнула женщина, подставляя свою съехавшую вниз от старости щеку для поцелуя.
Девушка улыбнулась, клюнула мать в щеку и, поправив юбку так, чтобы шов проходил точно по правому бедру, начинаясь от чуть выпирающей косточки на бедре и заканчиваясь двухсантиметровым разрезом у самой коленки, села за стол.
За столом уже сидел отец, как обычно, не участвовавший в общей беседе и прочей чепухе, которая считалась необходимой составляющей каждой уважающей себя семьи. Конечно, пока в их доме не появлялись соседи или коллеги по работе, перед которыми Стюарт Прим показывал чудеса отцовской и мужеской игры.
– Отец, – Ингрид попыталась заглянуть за газету, которая закрывала не только лицо Стюарта, но и половину небольшой кухни, обставленной светло-серой мебелью. Самым ярким пятном на всех двенадцати квадратных метрах была фотография известной писательницы с ее новой книгой. И то только потому, что краски в типографии выбрали уж слишком неправдоподобно кислотные. Зашуршала свежая бумага, и показалось строгое, высохшее от возраста и недавнего похудения после болезни лицо. Глаза, почти скрытые тенью, создаваемой впавшими глазницами и разросшимися бровями, недовольно блестели. – У нас с тобой на сегодня назначена встреча.
– Я в курсе, у меня отлажена система напоминаний. У тебя, надеюсь, тоже, – скрипучий голос тоже звучал недовольно.
– Я бы хотела ее отменить, если ты не возражаешь, конечно.
– Не возражаю, – отрезал Стюарт Прим и опять скрылся за газетой.
Ингрид открыла было рот, чтобы объяснить, почему она хочет перенести еженедельную встречу с отцом, которые каждая семья обязана была вписывать в свой график, но потом передумала, улыбнулась и расслабила скрещенные вместе указательный и средний палец. Сработало.
– Стюарт, и ты не хочешь узнать, почему твоя дочь отменяет вашу встречу уже вторую неделю подряд? – высохшие губы немолодой женщины подрагивали, как и дряблый подбородок.
– Она уже взрослая, Марла, – Стюарт Прим явно радовался не меньше, чем его дочь. Он отложил наконец-то газету, со вздохом поднялся, подошел к жене и, перегнувшись через ее плечо, утащил горячий, только что смазанный маслом кружевной блинчик пальцами, покрытыми черной краской – газета была только-только из печати.
Когда горка свежеиспеченных кружевных блинов, таких тонких, какие получались только у Марлы Прим, превысила двадцать сантиметров, тарелка торжественно перекочевала на стол, и тут же ее окружили вазочки с терпким айвовым вареньем, вяжущей рот арахисовой пастой, жирной, почти как масло, сметаной и обжигающей язык перцово-томатной сальсой. Семейный завтрак начался.
Через тридцать минут Ингрид схватила свой портфель и выбежала из дома, тихо ступая по асфальту ногами, обутыми в неизменные белые кеды, которые, несмотря на не первый год носки, смотрелись совсем как новые.
Сбежав вниз по ступенькам, она улыбнулась продавцу газет, стоявшему на своем обычном месте, и повернула налево.
Солнце стояло не так высоко и светило девушке в спину, поэтому все, включая саму Ингрид, отбрасывало причудливые тени, тянувшиеся по асфальту далеко впереди нее. Пытаясь шутливо догнать свою тень, чтобы наступить ей на голову, девушка не замечала ничего вокруг: ни серых одинаковых одноэтажных домов, окруженных одинаковыми белыми заборчиками, ни ярко-зеленых газонов, как будто выложенных ворсистым ковром, ни белых машин, выстроившихся