Суть истории состояла в том, что молодая колдунья была просто очарована одним юным волшебником, совершенно не обращавшим на нее внимания. Даже осознавая последствия, которые неминуемо должны были наступить, она решилась на приворот. Любовной магией в округе никто не хотел заниматься. Так получилось, что места эти приютили многих колдунов, магов, чародеев и разного сорта волшебников, которые жили в согласии, и по негласному закону, не наносили вред соседям, тем более, не прибегали к помощи высших сил в корыстных целях. Назывались эти места "Перламутровая лощина". Хоть и нельзя магию делить на черную и белую, но темных сил здесь не бывало, не приживались они, неуютно им было там. Даже если останавливались ненадолго, то покидали эти хранимые высшими силами места.
– А сама она не имела силы приворожить его? – осмелился спросить я.
Старая ведунья, ни одним жестом не показав, что слышит меня, продолжила свое повествование.
– Колдунья, сгораемая от страсти, понимая, что не хватит собственных сил на любовный приворот, только и выжидала момент. И вот этот злополучный момент настал: в тех местах оказался злой колдун. Молодая колдунья бросилась перед ним на колени и молила наслать любовные чары на юного волшебника. Заручившись согласием на то, что она отдаст ему все, что он захочет, если приворот случится, злой колдун свершил черный ритуал. Он повелел колдунье раздеться донага и плясать вокруг костра, а сам втыкал острые иголки в куклу, символизирующую того бедного юношу. После произнесения приворотного заклинания, злой колдун потребовал расплаты. Она спросила о результате ритуала, на что тот только ухмыльнулся. Злой колдун сказал, что никто не был настолько дерзок, чтобы сомневаться в его колдовских чарах и заверил, что скоро она сама все увидит. В оплату долга он потребовал от колдуньи, чтобы та сожгла все вокруг и открыла дорогу темным силам в эти места… Когда колдунья поняла смысл его слов, было поздно. Юный волшебник чах на ее глазах, а у молодой колдуньи вскоре открылись глаза и она поняла, что ей вовсе не нужен этот бедняга. Уговор со злыми силами колдунья не исполнила, но это не помешало темным войти в их уютный мир. Сильнейший пожар вспыхнул, и кто успел спасся, покинув эти места навсегда. Молодая колдунья жестоко поплатилась за свое своеволие и необдуманные действия. Она дала себе слово никогда не делать того, что могло бы хоть как-то навредить другим. Она стала вЕдущей, а через многие луны, уже будучи старой седовласой старухой, вернулась в родные места, дав обет очистить когда-то бывшую Перламутровую лощину от темных сил. Она не исполняла черных ритуалов, по всей окрестности ведунья разбрасывала семена трав, запах которых не выносили на дух темные силы. Эту работу она проделывала очень долго, пока ее волосы не выросли до земли.
Когда Ульрика закончила свой рассказ, воцарилось такое молчание, что было невыносимо слышать эту тишину… Я прекрасно понял, что речь в рассказе шла о самой ведунье Ульрике. Боль, пронизывающая все ее существо, искреннее раскаяние, сквозившее в скрипучем голосе, не могло не тронуть сердца. Казалось, что не говоря напрямик, ведунья донесла очень важную весть: нельзя недооценивать свои поступки и желания, за которые всегда приходит расплата… Ульрика тяжело встала, будто вмиг постарела еще на несколько лет и вышла из кабинета.
– Ты что пишешь о фриках XVII века, старик? – с такими словами в мой кабинет влетел журналист, ведущий свою ежедневную колонку.
– Ты действительно интересуешься или прибежал за пончиками? – я попытался подколоть его.
– Хмм… как тебе сказать, – опешил мой внезапный гость.
– Марис, признайся прямо, что хочешь набить брюхо и продолжать писать о всякой чепуховине, – я отчего-то злился на него.
Привычка к самоанализу, сработала и сейчас. В миг я понял причину моего раздражения: Ульрика ушла так внезапно, а я надеялся расспросить о многом. Мне хотелось ее догнать и остановить. Мне нужно было спокойно поразмыслить о том, как подать этот материал, так как рубрика о не познанном пользовалась особым вниманием некоторых структур… А этот журналюга совершенно не во время ворвался в мой кабинет.
– Старик, ну брось ты… – он что-то говорил, а я ничего не слышал.
Сейчас меня больше всего волновало, смогу ли я еще раз увидеться со старой ведуньей. В командировку с перемещением меня вряд ли отпустят, шеф боится потерять, как он любил говорить по-старинке, ценного работника. Эта фраза подвергалась сомнению относительно меня. Был бы ценный, вряд ли бы смог переместиться не туда, куда меня посылали. А это происходило со мной и не один раз. Хотя, благодаря этим случаям, для нас открылись параллельные измерения,