Тканями этих же слов
Ночи в таинственный час
Детских сомкнулося глаз!
Жизнь наша, сказки быстрей,
Нас обращает в детей.
Слышу о злом колдуне…
Вот он – в лесу при огне…
Чудная фея добра
Блещет в лучах серебра…
Множество замыслов злых, —
Фея разрушила их…
И колдуна больше нет!
Только и в ней меркнет свет…
Лес, что куда-то пропал,
Вдруг очарованный, встал…
Вот и колдун на печи…
Сказка! Молчи же, молчи!
(Константин Случевский)
Все совпадения персонажей и событий случайны.
Варвара огляделась и шмыгнула в тень высоких деревьев, упаси Господь, кто увидит, куда она идет, ох, упаси Господь!
Нежным переливом пропели полдень колокола Сретенского монастыря. Варвара вздрогнула, перекрестилась мелко и, почти на цыпочках, завернула за угол. Никого. Не лето же, все по домам сидят. Сегодня даже торговцы на площадь приезжали рано, по росе, так с телеги и торговали. А как наплыли тучи, заморосил осенний дождик, быстренько убрались по домам. Чего ждать, только товар портить, все равно никто на площадь не сунется.
Осталось пробежать мимо Высоченного Благовещенского собора, и вот они, присутственные палаты.
Градоначальник строил дом для себя, что б все видели, как высок, хорош, аж цельных тридцать аршин в длину, где такое видано! Сидел бы по вечерам на высоком крыльце и поглядывал на площадь, а люди, что свои, что пришлые, сразу понимали кто тут самый важный и богатый – так мечталось. И купцу Лещеву чтоб укором было – не допрыгнул ты, батенька, до воеводы Пришвенцова.
Но купец тоже не лыком шит. Взял, да выложил деньжищ немеряно и отгрохали в городе собор, высокий, с пятью маковками, да с колокольней. А то, что собор загородил дом соперника, то тут Лещев не причем, уж так оно получилось. И даже став градоначальником, ничего поделать Пришвенцов не мог. Пришлось переносить крыльцо на Клязьму, но и тут строители постарались: колонны витые, каменные – красота! Да и Бог с ней с площадью, сиди, смотри на закат, почесывай бороду.
А со стороны собора воевода устроил присутственные палаты. Вот и думай, кто выиграл, зато город похорошел.
Варвара нырнула под спасительные арки палат, спряталась от ветра, резво катающего желтые листья по площади, затеребила платок, собралась с духом. Зашла в палаты, попросила жалобным голоском отвести ко главному. А за какой надобностью? Да вот…
– О злодействе донести хочу… Батюшка благословил. – заторопилась, чтоб не погнали. – Духовник мой, отец Ефимий, что в Сретенском монастыре служит.– Отец Ефимий сразу сказал: иди, все донеси приказным людям. А то останешься примеченной в богохульстве вместе с мужем.
При этих словах приказные сразу уши навострили.
– В каком таком богохульстве?
– Замужем я, люди добрые, за Мишкой Яриловым, Варвара я, Петрова дочь. Петрищева, батюшка мой трактир у въезда держит слыхали небось.
Приказные закивали.
– За Мишку я замуж зимой вышла, но жизни семейной не получилось. Как вечер, он все на чердак, сидит там до поздней ночи, я уж и засыпаю. Подсмотрела раз – читает книги непонятные, богохульные бормочет что-то, лучины жжет всю ночь, как богатей какой. Травы там у него висят, а в ступе он семена всякие толчет, зелья готовит, колдун, как пить дать колдун.
– Это ж какой Ярилов? К которому люди за излечением ходят?
– Он самый, только он не лечит, а портит. Варевами своими да кореньями, да заклинаниями из книжек. Ой, страшно мне!
– Ох, Варвара, да ты уверена? – один из приказных покачал головой. – На мужа ж доносишь!
– Да какой он муж! Насильно нас женили, родители сговорились. Я ж ребеночка хотела, уж как его заманивала – Варвара покраснела как кумачевая ткань. – А он ни в какую. Так какой он тогда муж!
– Сожгут благоверного твоего, не жалко?
– А и пусть сожгут! Туда им, ведьмакам, и положено. Батюшка Ефимий так говорит.
Луч солнца скользнул по столу, по лицам людей, за ним сидящих, и вспыхнул пламенем костра в глазах женщины, судорожно сжимавшей углы платка.
***
Доложили воеводе. Тот распорядился послать людей верных, земского старосту и двоих приказных, проверить, чем там по ночам занимается Ярилов. Ишь, какая фамилия языческая!
Те на следующий день, как отзвонили колокола заутреню, доложили: задержали, мол, Ярилова. Жена тихонько ночью отворила, впустила «гостей», те сапоги сняли, чтоб не греметь,