В сотнях споров о том, что Бога нет или он есть, о том, какая вера самая правильная и где верный путь, на конце которого истина, бойтесь понять, что с нас и спросится: а откуда столько путей и "богов". Все было дано от изначалья, но и гордыня была дана. Все было дано, чтобы брать и быть человеком. А гордыня, чтобы не брать и оставаться человеком. Вот он, выбор: быть или не быть, брать или не брать. Нам кажется, что мы делаем Выбор. Выбрал путь и пошел. Ан нет, выбор есть в каждом мгновении нашей жизни, в каждом шаге. Каждый вдох это выбор. Не подал нищему – это твой выбор, если рассуждаешь о том, что не обязан – еще более тухлый выбор. Встал с утра и не возликовал оттого, что проснулся, зря, ведь мог не проснуться. Бросили и тебе плохо, вспомни, сколько раз бросил сам. Нет в жизни тех бед, которые сотворил кто-то, есть только те, которые создал сам. Нет испытаний, которые нельзя вынести, есть только те, которые не хочешь выносить. Потому страшно встретить Ангела, нечего ему будет сказать.
Какие Ангелы на земле, спросите вы. Грустные. Ангелы на земле грустные. Вон он идет, тоскливо обвисший. Да и не от чего ему особо-то веселиться. От чего бы ему быть веселым. Бредет он по битым дорогам, волоча облезлые крылья по пыльному асфальту. Тощие крылышки грязно-серого цвета мотаются за их плечами, как застиранные тряпки на ветру. Он бродит вдоль наших дней и ночей в черно-белом мире пустых бутылок и старых газет. Глаза его пустые и прозрачные, в них ничего нет, боль съела их. И только мокрые от дождя волосы струятся по высокому лбу. Бродят от невозможности остановиться, ведь жизнь – это путь. Вот и идет он, в стоптанных за человеческий век ботинках, пряча руки с обломками ногтей в карманы дурацких штанов. Я смотрю на него и цепенею от мысли, что… вот может это мой ангел. Может это тот ангел, который приходил ко мне во сне, тот, что тянул меня за ресницы, когда я валялся на траве и смотрел в небо, и кузнечики рвали струны, и от запаха разнотравья можно было сойти с ума, и ребра просто трещали на вдохе… И смотрел в небо и не знал, где кончается оно и начинаюсь я, я был этим небом. Я в нем растворялся. Я был облаками и плыл сам по себе. Небо впивалось в мои глаза, а я впивался глазами в небо. И я не касался ногами земли, и только придорожная пыль слегка щекотала мои ступни. О, как счастлив я был, как счастлив и бесконечно легок. Я был как перо, которое нес ветер, и я был ветром… я был легким ветром вдоль бабушкиного забора, вдоль деревенской улицы, вдоль реки… я был ветром… я просто был ребенком и был абсолютно счастлив. А Ангел жил в моем сердце.
Я вскоре забыл про Ангела. Ведь мы все забываем про них. Вспоминаем раз в сто лет, когда по башке стукнет. И просто-то стукнуть мало, надо чтобы все эти, как их, чакры посрывало. Потому что если нам чакры не сорвет, то мы не к Ангелам, а к шаманам и ламам рванем, чтобы они там подкрутили, потоки направили, ауру пропылесосили. А лучше вообще совет гуру. Гуры они для того и задуманы, советы давать. Надает такая гура советов, расставит все по порядку в жизни, и мы ходим такие расставленные по их порядку. А еще хорошо заняться какой-нибудь системой самосовершенствования, энергетику там, как бицепс раскачать, ту же ауру раздуть, стать фиолетовым инструктором седьмого дана восемнадцатой степени просветления. Ну и как тут ангелы, какого цвета, дана и степени у них к нам допуск? Иногда я и сам встречаю человека, по одежке, как водится, и надолго впадаю в задумчивый ступор: а что же ты за зверь невиданный? Иногда на себя в зеркало гляну и думаю: кто здесь, а-а?
Сам себя иногда не помню, где тут ангелам найти нас, они еще, молодцы, бьются за нас, а мы? Мы быстро теряемся и их быстро кидаем. Прямо как в люди попадаем, так все: самость наша растет и вытесняет сначала ангелов из души, а потом душу из тела. А они бьются о наши лобные кости, о железные ребра нашей логики, бьются до последнего своего вздоха, до последнего взмаха окровавленных крыльев. То, что нам в обычной жизни кажется простым и понятным, то, на что мы миллионы раз махнем рукой, не сильно забивая голову, для них хуже любой пытки, во стократ хуже любых наказаний. Да и что там какие-то наказания в сравнении с тем, что они, просто теряя нас, теряют смысл своего существования. Без своих подопечных не живут они вовсе, так волочатся по земле в надежде, что когда-нибудь мы одумаемся. Вот и грустно Ангелам, грустно бомжевать…
А деваться некуда, они-то к нам на веки вечные приставлены. И любая наша беда – дыра в их сердце, прелом на их крыле. А мы живем себе, рушим себя, свои жизни, жизни своих близких, и убиваем своих ангелов. Легко убиваем, походя, отказывая им в приюте, отказывая в той микроскопической доле любви, которая им нужна, потому что нам нравится быть самыми сильным, самыми ловкими, самыми умными. Просто сильным человек никак не согласен быть, ему обязательно надо быть САМЫМ сильным. А ангел, он что, он может только помочь быть собой. Нам-то без них вроде и проще, никто на совесть не давит, но одна беда – батарея без них садится, а подзарядки нету… вот и мрем, мрем как мухи к зиме, становимся злобными, кусачими, бьемся в суете головой в стекло рядом с открытой форточкой, а измотавшись, мрем.
Умирать здесь тяжело, потому что медленно, жить тоже непросто, а все потому, что с сухарем внутри больно. Ангелу еще хуже. Как вот оно без