Перед музыкантами на мостовой стояла группа молодых людей в почерневших от грязи лохмотьях. Только один из них выделялся и был в длиннополом меховом сюртуке. Рядом лежали мешки, корзины и свертки.
Обступив группу в лохмотьях, толпа провожающих и зевак все же держалась на расстоянии. Ставни в окнах ближайших домов были настежь открыты: оттуда, вероятно, тоже следили за сборищем.
– Что это тут происходит? – спросил Нолль у женщины, оказавшейся ближе всего.
– Их увозят в Ниги´ль, куда же еще? – ответила женщина, утерев слезы платком. – Видите вон того? – Она указала на юношу в сюртуке и коротко улыбнулась. – Это мой сын! Одет лучше всех.
Нолль промолчал. Он взглянул вверх, на башню, где сквозь туман едва был различим расколотый циферблат.
– Часы не идут, – сказал он как будто себе самому.
– А‐а-а, – протянула женщина, – так вы не отсюда?
Нолль не успел ей ответить. Вдруг где-то за площадью раздался оглушительный грохот – словно огромная механическая машина с лязгом и скрежетом сдвинулась с места. Оркестр стих, толпа вдруг одобрительно зашумела и расступилась, давая пройти дюжине молодых людей. Женщина рядом с Ноллем громко захлопала.
Как по сигналу уезжающие в Нигиль подхватили свои пожитки и молча двинулись к зданию вокзала. Проходя мимо Нолля, никто из них не взглянул ни на него, ни на женщину: хмуро смотрели себе под ноги. На головах у всех были венки, сплетенные не из цветов – а как будто из крысиных хвостов.
Как только последний скрылся в тумане, ставни в домах тут же захлопнулись, радостные крики разом смолкли, оркестр поднялся и толпа начала разбредаться. Стальные раскаты вдали окончательно стихли.
– Так откуда вы? – спросила женщина с любопытством.
Только теперь Нолль заметил, что лицо у нее было худое и бледное, а глаза – впалые и беспокойные.
– Это мне неизвестно, – ответил Нолль честно. – Простите, я должен идти.
Он пошел на огни гостиницы, видневшиеся на той стороне площади. И тогда у него за спиной послышался гул отходящего поезда.
2
Едва завидев в дверях Нолля, сутулый портье неловко вышел к нему из-за стойки.
– Добрый вечер, господин! – сказал он, прищурившись. – Неужели вы с поезда?
Нолль расстегнул пальто и протянул портье сложенную пополам бумагу.
– За мной должен быть занят номер, – сказал он. – Вот, посмотрите.
Портье закивал и подошел к газовому рожку. Стал читать, шевеля губами.
Нолль воспользовался этим, чтобы оглядеть вестибюль. Освещения не хватало: потолок был низковат, но его углы терялись во тьме. На стене, прямо за стойкой, висел ящичек телефонного аппарата – с ручкой кручения. Дочитав, портье проследил за взглядом Нолля и сказал:
– Замечательно, господин И´ной Нолль, ваш номер на четвертом этаже. – И, покашляв, добавил: – А линия не работает.
– Пока телефон мне не нужен, – неуверенно отозвался Нолль. – И все же утром мне, может быть, понадобится позвонить. Где это лучше сделать?
– Нет, господин, вы, похоже, не понимаете.
Портье явно занервничал.
– Вы в Мόлче впервые? Линии перестали чинить два года назад. Связь есть только в Верхнем городе. Если не считать нескольких каналов связи, за которыми следит Совет.
– И почему же?
– Это всё крысы, – сообщил портье с неохотой. – Ремонтировать бесполезно – раньше сгрызали каждую ночь.
Нолль промолчал. С улицы снова раздался оглушительный грохот: стены слегка задрожали, и свет на пару секунд замерцал.
– Слышите?! – вскрикнул портье. – Вот и еще одна полетела!
– Кто?
– Крыса… – Нолль не расслышал окончание фразы. – И еще хорошо, если одна, – добавил портье доверительно.
– Вы шутите? – заметил Нолль хмуро.
Они уже поднимались по лестнице, и все, чего хотелось Ноллю в эту минуту, – поскорее остаться наедине с саквояжем. Что-то подсказывало ему, что он должен спешить.
– Нет-нет! Какие шутки? – Портье закачал головой и, как Ноллю показалось, даже чуть выпрямился от возмущения. – Ну, вы сами увидите… Надолго у нас?
– Пока не уверен, – отозвался Иной и едва не налетел на портье – тот вдруг замер на лестнице. – Что вы встали? Ведите же!
– Дальше третьего пролета я не хожу. Очень боюсь темноты, а там света нет. – Портье покивал и вручил Ноллю керосинку. – Ваш номер под крышей. Ну, я буду внизу…
Иной раздраженно посмотрел на портье. В тусклом свете лампы его худое лицо показалось противоестественно сморщенным – может быть, от волнения.
– А… Может, вам что-нибудь нужно? – спросил тот, не решаясь еще уходить.
– Да. Утром принесите газету.
Портье