Пухнет и ползёт.
Только печь погасла и остыла.
И грядущее заходит с тыла
И башкой, как бомбою, трясёт.
Санкт-Петербург давно смешон…
«Город стоит на холодном болоте…»
Город стоит на холодном болоте
Город зимой лихорадка колотит
Летом его духота согревает
Город на сваи свои забивает
И погружается снова в болото.
Экскалибур не сберёг Камелота…
«Кирпич скрежещет…»
Кирпич скрежещет,
Ржавчина крошится —
Ломают дом.
По плану —
Бесфасадная теплица:
Стекло, бетон…
Чугунный шар.
Как тяжкая планета,
В пролом летит.
Сметая вьщуманных где-то
Кариатид.
«Гудят, как нервы, провода…»
Гудят, как нервы, провода.
Из тучи падает вода.
Дома стоят, как сундуки.
Пролёты поперёк реки.
Санкт-Петербург давно смешон.
Хотя и недопотрошён.
«В этом городе…»
В этом городе
Чёрством, как чёрств
Саваоф,
У беременных плит,
У поклонных голгоф
Что-то рвётся внутри.
Что-то желчью горит,
И висят фонари,
И кобыла парит…
Виртуальный Петербург ночью
Нева, похожая на чёрный
Кисель,
И я, похожий на клоуна.
Идущего из цирка на
Карусель,
Барышнями зацелованного,
В воздухе пьшь, гарь, вонь.
Город речной тлеет.
Одинокая бродит в чане гармонь.
Вода на луну блеет…
И что за напутствие.
Что за китч,
В которой по счёту позе…
Как ныне сбирается вещий Ильич
В Финляндию на паровозе…
Петербургское покаяние
Золото по небу пролетело,
Смыло рукавом свинец и пыль
Тело влезло в тело —
И вспотело,
И заколыхалось, как ковыль.
.. Медленно сужались междометья.
Радио хрипело о войне…
Радостно – и радостно вдвойне.
Больше нет
Двадцатого столетья!
Некому обиды раскатать.
Некому прийти и извиниться.
Время – тать, пространство – тать
И город – тать.
Магадан, прикинувшийся
Ниццей.
«Бьш солнечный день…»
Бьш солнечный день.
Но холодный.
Я грелся в машине.
Чёрными очками заслоняясь от солнца.
Город моей мечты давно уже стал немодный,
И я его даже разлюбил слегонца.
Но ехал куда-то,
И встречи ждал,
И в кафе стучался.
И то, что вокруг, хоть какой-то смысл всему придавало.
10-е мая (или 11-е?) – нет, не останется в памяти эта дата.
Не родился никто.
Не скончался,
И не вылетели даже комары из подвала.
«Вереницы вагонов, как каторжники на перегоне…»
Вереницы вагонов, как каторжники на перегоне,
Кандалами сцепленными раскачиваясь и громыхая.
Прут через мост, над усиками испуганного трамвая.
Монотонной своей предаваясь мантре-агонии.
Что везут они? Смерть? Или жизнь? Неважно.
Жизнь – убьёт и умрёт. А смерть – станцует.
Кровью грязной горит предночной небосвод бумажный,
И клянут мертвяки имя господа всуе.
Вот последний вагон исчезает, и грохот гаснет.
Город так же стоит – горбатым вопросом в небо.
И куском недоеденного Блокадой хлеба
Застревает