По внезапно возникшему ниоткуда воздушному судну было произведено до полусотни выстрелов из зенитных орудий, к сожалению, не причинившие тому никаких видимых повреждений. Поднятые на перехват четыре „Сопвича“ назад не вернулись (в буквальном смысле – нашим репортёрам удалось выяснить, что аэропланы не садились на своём (или каком-то ещё) аэродроме, никто не видел их падения, а обломки до сих пор ищут. По непонятным причинам тевтоны не стали бомбить Лондон, а удалились в сторону Дувра, где и были замечены спустя некоторое время.
Все до одного наблюдатели отмечают необычайно высокую скорость, с которой перемещалось германское воздушное судно, лёгкость, с которой оно набирало высоту, а так же вызывающую, нетипичную окраску – ярко-алую, благодаря чему он и был замечен всеми без исключения, жителями Лондона.
Мы обратились за разъяснениями к нескольким отставным военным, признанным знатокам войны в воздухе; они, хоть и пожелали остаться неназванными, тем не менее, выразили все уверенность, что мы стали свидетелями разведывательного полёта, совершённого цеппелином принципиально новой конструкции. Появление этого типа летательных аппаратов легче воздуха увы, проспала наша славная разведка. И теперь мы вместе с остальными верноподданными короны вправе задать вопрос: ждать ли нам в ближайшем будущем возобновления кошмара ночных налётов, от которых, судя по событиям дня вчерашнего, не будет никакой защиты?»
«Жиль, дружище! С тяжким сердцем сообщаю тебе, что наш друг и боевой товарищ, командир Четвёртой Бомбардировочной авиагруппы майор Пьер Роккар погиб сегодня в налёте на германскую тяжёлую батарею близ городка Сен-Дье-де-Вож, что в Вогезах. Городок сам по себе ничтожный: к тому же за три года войны от него мало что осталось. Однако начальству, как всегда, виднее, и зимним утром бедняга Пьер поднял в воздух наши „Сопвичи“. Ты, вероятно, в курсе, что мы получили эти двухместные птички недавно, и уж точно куда позже, чем хотелось бы. Начальство тянуло с ними почти полгода, а когда всё-таки расщедрилась, то выяснилось, что эти машины, хоть и изготовлены в la Belle France по британским образцам, а всё же изрядно не дотягивают до своих островных прототипов. Но нам выбирать не приходится – и не такому обрадуешься, пролетам три года на таком хламе, как „Вуазен“…
Надо отметить, что парни из шестьдесят пятой истребительной эскадрильи на своих „Кодронах“ хорошенько расчистили нам путь (правда, и сами потеряли при этом двух отличных пилотов) – а потому особого противодействия истребителей мы не ожидали. Оставалась, правда, возможность нарваться на огонь заградительный противоаэропланных пушек, прикрывающих батарею – но это уж неизбежное зло при проведении такого рода операций.
Спросишь, почему нас послали на задание днём, а не ночью? Ночью мы уже летали, и даже не один раз, но чёртовы боши так хорошо замаскировали свои десятисантиметровые мортиры, что их и днём-то не очень отыщешь – что уж говорить о зимней ночи, когда на горные перевалы (за таким батарея как раз и пряталась) опускается туман? Только топливо зря пожжёшь, да бомбы раскидаешь, хотя с тех пор, как в войну вступили, наконец, американцы, и того и другого у нас хватает.
Но я отвлёкся – нам, старым ворчунам, только дай побрюзжать, недаром на борту моего „Сопвича“ нарисована медвежья шапка наполеоновского гренадера. В общем, взлетели мы, имея под плоскостями по сто пятьдесят килограммов бомб. А что? Расстояние небольшое, воздушных схваток на подлёте не ожидается, эскапад со штурмовками на бреющем тоже – отчего бы не взять лишние полсотни килограммов подарочков для бошей? И как ведь хорошо всё шло: Сен-Дье-де-Вож прошли на высоте полторы тысячи метров, воздух чист, спасибо сорвиголовам из шестьдесят пятой, видимость – насколько глаз хватает, что зимой случается, прямо скажем, не каждый день…
Я увидел его издали – крошечное красное пятнышко, идущее пересекающимся курсом метров на тысячу выше. Ты, полагаю, можешь догадаться, о чём я подумал: кто-то из „воздушного цирка“ печально известного барона Рихтгофена, невесть откуда взявшегося на нашем участке фронта (ещё вчера о чём-то подобном ни слуху, ни духу, а ты знаешь, как быстро разносятся подобные сведения!). В общем, я стал махать шлемом, пытаясь обратить внимание наших на неожиданную угрозу – и махал, пока не сообразил, что что-то тут не так.
Во-первых, пятнышко было одно, а эти, из Jagdgeschwader-I, как известно, меньше, чем эскадрильей обычно не отправляются на вылет. Во-вторых, оно быстро росло, приближалось – и уже очень скоро стало ясно, что никакой это не истребитель, а дирижабль очень необычной, можно сказать, невиданной конструкции. Честное слово, лучше бы оказался истребитель – хотя бы и самого Рихтгофена!
Прежде всего, эта штука, оказалась здоровенной – может, и поменьше германских цеппелинов, но уж точно не уступающая размерами самому крупному из наблюдательных аэростатов или, скажем, британских „блимпов“. Ну, знаешь, тех, двухместных, у которых вместо гондолы висит фюзеляж от самолёта с мотором? Только этот не был похож ни на блимп, ни на привязной