Саркофаги в голове. Алекс Веагур

ебят можно: после смерти приёмных родителей мою крышу совсем снесло; я кидался на всех, даже на своих товарищей; а однажды за то, что мою девушку пригласили на танец, я побил и этого танцора, и его дружка, а также отвесил оплеуху самой «Королеве бала» – моей Наташке.

      Ха! До сих пор помню её слова: «Катись к чертям, придурок долбаный!»

      Я и покатился. В буквальном смысле! Всего через неделю после призыва.

      Кто бы мог подумать, что, отмерив десять сантиметров на карте, можно оказаться в настоящем аду?! Только этот ад поднялся на землю, а вместо чертей, к которым меня посылала Наташка, рядом со мной оказались настоящие храбрецы. Мужчины с большой буквы.

      Мы сражались за правое дело, мой дух закалялся, но одновременно с этим из меня испарялось что-то очень и очень важное.

      Когда мне стало казаться, что по ту сторону мушки такие же Воины, и у них тоже есть своя правда, я испугался. Испугался по-настоящему – но не смерти, а трёх её прихвостней: бессмысленности, слепоты и… трансформации – вот этого я испугался больше всего.

      В бессмысленность я с каждым днём погружался всё глубже. А с этим погружением очертания правды размывались и приобретали многоликость. Из-за этого я чувствовал себя слепцом, выбирающим негодяев среди толпы через оптический прицел. Но самым страшным было то, что при таких метаморфозах моё сознание трансформировалось. Я превращался в орудие, готовое выстрелить в любое место. А то, что поначалу пугало до усрачки, постепенно становилось до задницы – как бы ни казался такой каламбур забавным, такова была моя реальность.

      До задницы мне становилась и смерть – не только тех, кто по другую сторону мушки, но и моя личная.

      «Война – чертовски справедливая штука», – размышлял я, понимая, что собственная голова тоже под прицелом. С каждым пробитым черепом знамя этой справедливости поднималось всё выше, пока однажды древко воображаемого прапора не перебило настоящей шрапнелью…

      ***

      Когда я вышел из госпиталя, война уже закончилась. В моём черепе навсегда приютилась металлическая пластина, а красные рубцы от болтов напоминали о перебитых ногах.

      Самые главные дядьки пожали друг другу руки, и началась мирная жизнь.

      Я поступил в дипломатический, где из моей головы стали выбивать всё дурное. Но цепная реакция была уже запущена. А потому максимум, что удалось сделать – это придать трансформации ментальные границы, скрутить получившееся в узел, сам узел – накрыть саркофагом забвения, а вокруг саркофага – насыпать благодатную почву для новой трансформации…