Мысли об этом захватывают меня, и я не могу смириться с тем, что знания нам дают каплями, когда я жажду целого океана. Сегодня я весь день строил ряды цифр, складывал их столбиками, словно кирпичи. Я чувствовал, как в моём воображении они превращаются в структуры, заключённые в изящные прямоугольные формы. Прямоугольники чисел… они мне кажутся ключом к некоему большому тайному знанию, которое наш мир преднамеренно забыл или сокрыл.
Прячась от посторонних глаз в своём убежище, я проводил часы, пытаясь увидеть смысл сквозь завесу невежества. Временами, сидя на уроках математики в школе, я рисовал в уме свои прямоугольники, придумывая новые способы их сложения и умножения – не так, как нас учили, а так, как подсказывал мне мой внутренний голос – невидимый путь интуиции и чистого озарения. Соединяя и переставляя эти числа, я открывал для себя мир, где каждое из них сплетается с другими в бесконечный узор истинного знания.
Но почему они в школе молчат об этом? Почему учение там так сухо и так ограничено? Иногда мне казалось, что мир вокруг меня боится самой мысли о том, чтобы заглянуть за пределы устоявшихся правил и формул. Существуют ли другие, кто видит то же самое? Те, кто не боится идти за вызовом неведомого, кто исследует числа с той же жаждой истинного понимания их сути и природы? И в тишине этой комнаты, я строю свою новую тайную геометрию чисел, ища ответы на вопросы, которые так будоражат меня.
В тот вечер время казалось растянувшимся бесконечно, цифры на странице медленно соединялись в универсальную гармонию. Была такая тишина, что можно было услышать, как по венам протекает кровь, как чуть шелестит каждый лист при слабом дуновении ветра, проникающего через щели окна. На секунду я остановился, позволив себе глубокий вздох удовлетворения. Но он оборвался, как только дверь моего убежища резко распахнулась.
В комнату хлынул холодный воздух и вооружённые люди, завёрнутые в чёрную униформу, чужие и угрожающие. Моё сердце заколотилось в ужасе, когда они наводнили маленькое помещение, их шаги громко отдавались в тишине, их лица скрыты были масками безразличия. Я отскочил от стола, протягивая руки к разбросанным листам с расчётами, как будто мои беспорядочные заметки могли защитить меня от непонятной угрозы.
«Не шевелиться!» – проорал один из них. Я был ослеплён ярким светом фонарика, ударившего прямо в глаза. Моё сердце бешено колотилось, но разум отказывался верить, что всё это реально.
«Что происходит? Я…» – начал я, но мой вопрос оборвался под напором их резких, бесцеремонных движений.
«Вы! Вы арестованы по подозрению в нелегальном распространении математического экстремизма», – объявил самый здоровенный из них. Его голос звучал из-под чёрной балаклавы и был лишён всякой интонации.
«Математический что?» – я запутался в своих словах. – «Вы, должно быть, ошибаетесь. Я только… я только занимался математикой». Мои руки дрожали, пальцы цеплялись за воздух, моё понимание происходящего оказалось так же разорванным и разбросанным по полу, как страницы моих тетрадей.
Они как будто бы не замечали моего сбивчивого бормотания, их действия были чёткими и синхронизированными. Один из них схватил меня за руку, болезненно скрутив мои запястья в наручники, в то время как другой собирал мои листы, упаковывая каждый из них в отдельный пакет как доказательства моего «преступления». Я ещё раз попытался возмутиться, но моё негодование тонуло перед их неумолимой решимостью.
В итоге я лишь получил грубый толчок в спину, мои колени подкосились. Полицейские подхватили меня под руки, и мои ноги еле коснулись пола, когда меня волокли к выходу. Каждый шаг, каждое движение казались переходом из мира познаний в мир неопределённости и страха. Неожиданность и шок от случившегося были так велики, что реальность казалась мне сном, страшным и непостижимым.
Так, скованный кандалами, я покидал мой уголок, место моей тайной страсти к числам. Я шагал вслед за людьми в чёрной униформе, которые ни словом, ни взглядом не давали мне понять, что происходит. Почему в мире, где каждая улица и дом выстроены по строгим правилам геометрии, сама геометрия стала чем-то запретным? В моей голове ещё теплились отголоски цифр в прямоугольниках, этих странных структурах, что я складывал и умножал, находя в них нечто… очаровательное. Теперь же они казались мне причиной моего падения, загадкой, на которую я так и не нашёл ответ.
* * *
Я сидел перед инспектором полиции, чьё бесстрастное лицо отражало жестокость и неумолимость государства, в котором я оказался всего лишь песчинкой, чья жизнь могла быть стёрта одним движением руки безымянного бюрократа. Стены помещения были голыми и угрюмыми, а воздух насыщен запахом страха и хлорки. Эхо моих собственных ударов сердца отражалось от каменных стен, словно подчёркивая моё одиночество