Своей трилогией («Кулинарная книга», «Где валяются поцелуи», «В каждом молчании своя истерика») я постарался передать чувство весны, показать что любовь выражается не только нежностью взгляда и жаром страсти, но что она может ещё и царапать ревностью, звенеть ледяным молчание и рассыпаться стеклянными истериками.
Романы объединены одной общей идеей, которая красной нитью проходит через них, – лучше искать своего человека, чем бояться потерять чужого.
Кулинарная книга
Часть I
Я хотела бы повеситься на твоей шее
Чебуреки
– Зачем ты меня целуешь, если не хочешь?
– А если хочу?
– Тогда можно без поцелуев.
Красивая голая спина белела статуей на фоне жёлтых обоев, женщина мыла посуду. Заниматься любовью не хотелось. Поцеловав её сзади в шею напоследок, я сел за стол и принялся наблюдать, как она работает.
Жена. «Неужели она создана только для этого?» – холодно подумал я, может от того, что ноги мои подмёрзли, а тапочки я так и не нашёл. Сидел за столом в одних шортах, в руках кусок сыра. В задумчивости крошил его на пол. Тапочки не выходили, но вышли тараканы мыслей, однако писать было не на чем, на глаза попалась толстая тетрадь с рецептами блюд, я её распахнул, и первое, на что наткнулся, была надпись «Чебуреки». Через минуту я узнал, что нужно для их приготовления: кефир, мука, масло, сода, соль и фарш. Перевернул тетрадь, чтобы начать писать с другой стороны, с чистой страницы. Если бы жизнь так же перевернуть и начать с чистого листа, пока ты ещё не стал чебуреком. А может быть, уже стал? Я снова посмотрел на чудную белую спинку, на которой женился и которая уже выключила воду и повернулась:
– Ты опять накрошил.
– У тебя красивая спина, – сделал я ход конём.
– Сыр на полу, а я мыла утром.
– Извини, пытался выманить тапочки.
– Они в коридоре, – не смягчилась от шутки жена.
– Значит, сыр был напрасным.
Жена вздохнула мокрыми руками о полотенце:
– Чай пить будешь?
– Когда я от чая отказывался? – поднял с пола крошки, снова собираясь стать хорошим, неизвестно зачем. Там, где меня и так любили, просто за то что я есть. – Может, чебуреки вечером сделаем? – выронил я ненароком.
– А ты мясо купил?
– Могу предложить своё, – напряг бицепс.
Я представил, как часть за частью закладываю в мясорубку беспокойные фрагменты своего тела. Жуть. Чем-то похоже на любовь, на секс.
– Не пойдёт, будет горчить от негодования, – заварила чай супруга. Я продолжил читать рецепт. «Потом смешиваем муку, соль и кефир, месим до получения однородной массы и даём отстояться. Далее надо разрезать тесто на равные части, размером с крупное куриное яйцо, и раскатать их на лепёшки». Вот и в жизни, когда ты доходишь до состояния однородной массы и уже не можешь себе позволить… Позволить мечтать, гонишь эту мечту, как шлюху: «Пошла на х… отсюда, от тебя одни неприятности и убытки», понимая, что ты – катыш теста, ты начинаешь разрываться на куски, разбиваться в лепёшку, лишь бы выбраться из этой неизбежности. Но поздно, потому что вместо тела уже фарш. То, что мы обычно называем плотью, которая уже кручена-перекручена, с луком и стрелами, со специями и солью, лежит на диване и смотрит телик. Фарш любит диваны.
Далее следовало выложить фарш на одной половине раскатанного теста и накрыть другой. Потом края слепляются, и можно отправлять полуфабрикат в кипящее масло. Через пять минут его надо перевернуть, ещё через пять чебурек готов.
Я вспомнил свой последний отпуск на берег моря. Нигде так не отпускает, как в отпуске, это как отпуск грехов. Нигде больше не хочется так грешить, как на отдыхе. Каждый полуфабрикат раз в год обязан съездить куда-нибудь далеко, чтобы полежать на горящей сковородке пляжа пять дней на спине, пять – на животе и поджариться как следует, приобрести цвет побед. Через десять дней чебурек готов.
Удивляясь такому случайному совпадению и своему близкому родству с чебуреком, я инстинктивно крутил в руках кусок сыра, пока наконец не засунул два пальца в его жёлтые дырки, как штепсель в розетку. Ничто так не привлекает мужчину, как отверстия, возможно оттого, что когда-то он с трудом выбрался из одного из них, чтобы потом всю жизнь посвятить возвращению. Домой, в норку, к кормушке, где тепло, где ждут, где ласкают.
– Ты что делаешь? – воскликнула с тревогой жена. – Он же задохнётся.
Я достал пальцы и понюхал.
– По-моему, у него гайморит.
– Вскрытие покажет, – хладнокровно взяла сыр из моих рук жена и разрезала на тонкие дырявые пластыри. Потом приклеила один из них к хлебу с маслом и протянула мне. Я откусил, всё ещё мечтая о чебуреках. Трудно есть бутерброд с сыром, когда думаешь о чебуреках.
– Ещё? –