Латинские произведения V века, на который приходятся годы жизни и творческой активности Макробия, разнообразны в жанровом и содержательном отношении – писали басни, гимны, эпиталамии, моральные поучения, проповеди; составлялись компендии, бревиарии и комментарии, в которых в доходчивой и популярной форме излагались самые разные сведения. Именно такие сочинения были востребованы читателями того времени, отдававшими предпочтение не монументальным трудам типа Истории Рима от основания Города Тита Ливия (59 г. до н. э. – 17), а сокращенным и упрощенным изложениям. Произведения Макробия не были исключением.
Нас будут интересовать Сатурналии, сохранившиеся не в полном виде: утрачены конец II книги, начало III книги, начало и конец IV книги, конец VI, а также заключительная часть VII книги. Однако и уцелевшие части позволяют составить представление об этом тексте и воссоздать интеллектуальный мир их автора[3].
Сатурналии относятся к жанру «симпосиев», начало которому положили одноименными диалогами Платон (428 / 7–348 / 7 гг. до н. э.) и Ксенофонт (430 / 25 – п. 355 гг. до н. э.) и продолжили Плутарх (46–119) в Застольных беседах и Афиней (с. 200) в Пире мудрецов. Застольные беседы были важной формой общения среди греков и римлян. Корни такого рода культурной коммуникации уходят в глубокую древность, когда пировали после обильных жертвоприношений. Можно привести в пример Илиаду Гомера, где герои на пиру не только вкушают «сладостные яства», но и общаются друг с другом, излагают свои замыслы. Этой традиции принадлежат и Сатурналии. Одним из существенных аспектов жанра «застольных бесед» является сочетание серьезного и смешного, легкость обсуждения, праздничное настроение собеседников и популярная форма изложения серьезных вопросов[4].
Макробий традиционно[5] посвящает Сатурналии своему юному сыну Евстахию[6], выражая надежду, что произведение поможет тому в обучении. Во введении он пишет (I Praef. 1–11):
Сама Природа, сын мой, Евстахий, в этой жизни распорядилась установить привязанность человека к самым разнообразным и многим вещам. Самой сильной из всех связей Природы является любовь к нашим детям, ее желание заключается в том, что мы должны перенести множество страданий при воспитании и наставлении своих детей. Ничто не может дать родителю большего удовлетворения, чем успех в этих начинаниях, и величайшего разочарования, чем потерпеть в этом неудачу. Вот почему я отношусь к твоему воспитанию как к своей главной заботе… В попытке дать тебе полное образование я должен быть и краток в изложении, и коснуться всех дисциплин… проторив тебе тропу через эти учения… По этой причине я бы хотел представить тебе весь тщательно накопленный (как после твоего рождения, так и до него) моим трудом материал из различных греческих и латинских работ… И если ты вспомнишь какие-то исторические события, памятное слово или факт, погребенные в бесчисленных книгах… тебе будет легко найти их… Произведения малоценные не будут здесь представлены вовсе, а суждения авторов, живших в разное время, будут приведены в порядок и распределены по темам…
При написании Сатурналий Макробий, очевидно, брал за образец трактаты Цицерона (О старости, О дружбе, Об обязанностях, О государстве, О природе богов), Афинея (Пир мудрецов), Плутарха (Застольные беседы) и Авла Геллия (с. 130) (Аттические ночи), а также использовал традиционные сюжетные схемы. Например, он изображает идеализированный кружок аристократов прошлого[7], избирая в качестве действующих лиц ярких представителей языческой культуры и аристократической среды IV в., среди которых – политики и ученые.
Сам Макробий не застал описываемое им время, но считает его идеальным[8], следуя схожей практике Цицерона (О государстве и О природе богов). Скорее всего, он излагает события, которые происходили за некоторое время до смерти главного действующего лица Сатурналий – Претекстата[9]. Если это так, то такой прием позаимствован Макробием из диалогов Платона (Федон, Теэтэт), трактатов Цицерона (Об ораторе, О старости, О государстве); Афинея (Пир мудрецов). Встречается и анахронизм, за который Макробий извиняется в начале сочинения (I, 1, 3–6), говоря, что он включает