Рабочий.
А если нет?
– А я ногу натерла! – пожаловалась Миара, которой явно надоело просто сидеть.
– Дорогая, не разочаровывай меня, целитель, который натер себе ногу…
– Некомпетентен, знаю! – Миара остановилась и закатила глаза. – Но я и вправду натерла. Это… туфли неудобные! И вообще, меня всегда рабы носили! На паланкине!
Она огляделась, явно пытаясь отыскать рабов с паланкином, или хотя бы паланкин, который можно будет поставить на чьи-нибудь плечи.
Но не нашла.
Разве что зверюга Ицы дружелюбно оскалилась, намекая, что рабов заменять не собирается.
Миара вздохнула и стащила ботинок.
– А такими удобными казались… и вообще…
– Мы уже почти дошли, – ласково произнес Карраго и со вздохом опустился на корточки. – Показывай…
– Замуж я все равно не выйду!
– И не надо. Ты ногу показывай. И почему раньше молчала? Ты же целитель, понимаешь, что болезнь проще предотвратить, чем излечить… когда натирать начало?
Миха повернулся.
Миара вытянула ногу, и Карраго, склонившись к самой ступне, тыкал в нее пальцем.
– …это безответственно…
– Больно!
– Когда нога отвалится, будет еще больнее… воспаление началось. Ты почему…
Винченцо со вздохом вытянулся на земле, уставившись в небеса.
– Красиво… – произнес он.
– Красиво, – Миха согласился.
Только все же лифтам лучше работать, а то ведь подниматься можно еще пару дней. Или не пару… и не факт, что там вообще лестницы имеются.
Время.
Уходило.
У них. И у мира тоже. Там, внутри, что делать-то? Нет, в целом план понятен – найти это самое сердце бога и спасти мир.
– Ица, – окликнул Миха. Девчонка сидела на корточках, касаясь кончиками пальцев земли. Голову она запрокинула, и даже с виду поза её казалась на диво противоестественной. – Ица, а как это сердце выглядит-то?
– Как сердце, – она все же снизошла до ответа.
– Большое? Маленькое? Может, его вовсе вынести не получится, если очень большое.
Ица нахмурилась. Кажется, подобная мысль ей в голову не приходила. И еще больше нахмурилась. И вздохнула, признавая:
– Не знать.
Понятно. Опять искать то, что… что-то там.
– Ладно, на месте разберемся, – Миха тоже вытянулся на траве. А что, не расстраивать же ребенка невыполнимостью миссии… и гибелью мира. – Расскажи. Что знаешь… что за бог и вообще…
– Давно. Мама говорить. Рассказать. Слова…
– Я переведу, – пообещал Винченцо, садясь. – Если не утратил пока способности понимать.
– Духи добрый к ты.
– А то…
Ица кивнула и заговорила. Странный язык, то певучий, текучий, то вдруг обрывается чередой хриплых звуков, рычащих, никак не увязывающихся с тем, с певучим. Точно язык этот был создан из двух.
Или трех?
Могло бы?
Почему нет. Если есть искусственные люди – а Миха живое тому доказательство – то почему бы не возникнуть искусственным языкам. Там, в древности?
– Она говорит, что… ей рассказывала её матушка.
– Это мы поняли… ай, не тыкай! Больно же!
– А ты будь воспитанной девочкой и не перебивай брата, – наставительно произнес Карраго. – Я очень люблю сказки…
– Вот выйду за тебя замуж и начну рассказывать. Каждый вечер… о том, что голова болит…
– Я целитель, дорогая. У моей жены голова болеть не будет.
Миха подавил вздох и желание сказать всем, чтоб заткнулись. С другой стороны… это стресс. Банальный обыкновенный, когда все на грани, когда шли-шли и вот вроде бы дошли, и почти уже получилось. И не надо жилы рвать. Почти. А можно расслабиться и выплеснуть этот самый стресс ворчанием.
– Её мать относилась к особому… народу? Группе людей скорее… да, так точнее будет. Извините, перевод не всегда дословен. Как бы то ни было, они полагали себя избранными.
И снова ничего нового. С людьми случается проклятье избранности.
– И хранителями древней крови. Точнее эту кровь восстанавливали. Собирали. Кровь и… части тела? Ты уверена?
Ица кивнула.
И заговорила быстрее. Звуки снова сменились, и теперь в речи её появилось много шипящих. А еще она трогала лицо…
– Некогда народ Белой цапли вернулся из-за моря, куда ушел во время первой гибели мира.
– А их было несколько? – Карраго выпустил одну ногу и взялся за другую. Ботинок снимал сам и довольно-таки бережно.
Ица замолчала.
И кивнула.
Снова