Дин-дон. Дин-дон.
Спустя пару минут раздается заливистая трель звонка. С необъяснимым предвкушением я направляюсь в прихожую, распахиваю дверь и опускаю голову вниз, напарываясь на нежданного гостя.
– Здравствуйте.
Негромко произносит светловолосая девчушка лет девяти-десяти и крепче прижимает к себе плюшевого медведя. На ней приталенное бежевое пальто, достающее ей до колен, синие джинсы и желтый свитер крупной вязки под горло.
Ее ручки сжимают лямки коричневого кожаного рюкзака. На запястье болтаются изящные серебристые часики. Она выглядит опрятно и не кажется похожей на бездомную потеряшку.
Переварив информацию, я делаю вывод, что малышка ошиблась апартаментами, и с легкой душой советую ей.
– Если ты забыла номер квартиры, спустись вниз и скажи, чтобы консьерж связался с твоими родителями.
Я захлопываю дверь, не собираясь возиться с чужим ребенком. Потому что, это не мои заботы. Но трель звонка продолжает долбиться в барабанные перепонки и заставляет меня вернуться к настойчивой визитерше.
– Ты ошиблась квартирой и хочешь, чтобы я помог найти тебе маму и папу?
– Нет. Я к вам.
Уверенно сообщает это златокудрое создание, и я окончательно перестаю что-либо понимать. Кручу приходящие на ум варианты, отметаю их за несостоятельностью и, наконец, цепляюсь за осенившую меня идею.
– Я понял. Ты хочешь автограф? Окей.
Я довольно неплохо играю в футбол, имею много фанатов, поэтому считаю подобное объяснение вполне разумным. Тянусь к тумбочке, чтобы достать ручку и листочек, но в это мгновение девчонка проскальзывает мимо меня и на всех парах несется навстречу моей собаке.
– У тебя акита! Сюда, малыш! Он такой ми-и-илый!
– Зевс, фу! Эй, нет-нет-нет. Это очень опасная собака, – я пытаюсь остановить ворвавшееся в мою холостяцкую берлогу стихийное бедствие, но малышка игнорирует мое предупреждение.
Опускается на колени, принимается чесать моего пса за ухом и иронично выгибает бровь, интересуясь.
– Опасная? И что она сделает? Залижет меня до смерти?
Предатель-Зевс подставляет девчонке второе ухо. Ну а я шумно выдыхаю, складываю руки на груди и хмурю лоб.
– Послушай, как тебя зовут?
– Ксюша.
– Так вот, Ксюша. Нельзя вот так просто врываться в дом к чужим людям. Вокруг столько уродов. Неужели твоя мама тебе об этом не говорила?
– Говорила.
Согласно кивает малышка, а я мысленно отчитываю мать этого ураганчика и пытаюсь прояснить детали, которые помогут быстрее разобраться в ситуации и вернуться к недосмотренному сну.
– Ну и где же она?
– В самолете, – пожимает плечами Ксения, а я хочу биться головой о стену от ее непосредственности.
– В самолете? А ты сейчас с кем?
– С папой.
– Так, прекрасно. Вот и иди к нему. Разве он тебя не ищет?
– Он меня не ищет, – малышка округляет свои огромные голубые глазищи, обрамленные пушистыми ресницами, как будто я только что спросил у нее несусветную глупость.
Но я не сдаюсь.
– Почему?
– Он. На меня. Смотрит.
По слогам чеканит девчушка, словно я душевнобольной. И я отказываюсь воспринимать окружающую меня реальность.
Катаю озвученную ей фразу и так, и эдак. Буквально слышу скрип своих несмазанных мозгов. И не придумываю ничего лучше, чем выдать красноречивое.
– Что-о-о?
– Мы никогда не виделись. Ты был женат на моей маме. Эве. Эве Вороновой. Я – твоя дочь.
Глава 2
Данил
Бам.
Произнесенные с детской непосредственностью фразы дезориентируют.
Я стою, оглушенный пыльным мешком, и растерянно повторяю застрявшие в сознании фразы.
«Ты был женат на моей маме».
«На Эве Вороновой».
«Я – твоя дочь».
Происходящее настолько выпадает из картины моей реальности, что я попросту не могу с ним смириться. Надавливаю на виски, пытаясь прогнать подступающую мигрень, и ляпаю совсем уж дурацкое.
– Этого не может быть!
– Еще как может! – восклицает эта маленькая Рапунцель и дует губы, как будто я только что сказал ей, что Деда Мороза не существует.
– Нет-нет-нет. Так, стоп. Мне нужен таймаут, – я опускаюсь прямо на пол неподалеку от продолжающей наглаживать Зевса Ксюши и тру лицо, словно это поможет отмотать все назад и стереть похожие на сюр события сегодняшнего утра. – У нас с Эвой не было детей.
Заявляю я твердо, восстанавливая в памяти прошлое до мельчайших деталей, а Ксюша расстегивает молнию рюкзака, роется в нем недолго и протягивает мне сложенный вчетверо листок.
– Вот ее письмо.
– Ее