Гость уверенно направился в зал. «Как у себя дома, ей богу», – подивилась хозяйка. Миновал кособокое трюмо и сервант с посудой. Прошел мимо кухни. Там, на полу, рядом с чудом уцелевшей тарелкой, в луже супа лежал Геннадий Васильевич. «Как живой!» – любят причитать бабки на похоронах. А тут… Взглянешь на него, и сразу понятно – мёртвый. Оттого Ирина Семёновна старалась на своего Генку не смотреть. Опустив глаза, поспешила за гостем.
Посетитель удобно устроился в кресле. Это было любимое Генино место в квартире, и занимать его Ирине Семёновне не разрешалось. Как-то раз муж ушел на кладбище, где сторожем работал. Вернулся, а дырок в обивке нет – заштопала. Прибежал на кухню, слюной брызжет: «Уууууу! Дура! Лучше б ты себе рот зашила». Эх, как ей тогда досталось. Бить-то Гена ее никогда не бил, но обматюгать мог. Да с такими вывертами, что Ирина Семеновна вместо того, чтоб обидеться, – заслушивалась. К старости всяких причуд у Геннадия Васильевича прибавилось, но супруга старалась к ним относиться с пониманием.
Год назад был случай: домой пришел поздно, хотя смена у него еще утром кончилась. Топтался в дверях, сам бледный и трезвый. Мялся-мялся, ничего не хотел рассказывать, но Ирина Семёновна всё же вытянула из него признание: «Сегодня начальник получку принес. Как и надо по календарю, без задержек. Дай, думаю, и пенсию заберу. В банке выдали всё как полагается. Я те и эти деньги вместе сложил, а пачку, с ноготок толщиной, в конверт сунул. Иду домой – в боку закололо, да сильно так, аж в глазах темно. Сел на ближайшую лавку. Когда в себя пришел, решил деньги пересчитать. Только начал вроде, они уж и кончились. У подъезда нашего скумекал: в конверт-то я их сунул обратно, а вот в карман – забыл. Прибег к лавочке, а там… шиш».
Случилось это совсем некстати. Ирине Семёновне зарплату только в конце месяца выдавали, она работала вахтёром в элитной многоэтажке. Пенсия и общие сбережения на лечение вышли: ее мучили приступы кашля, а сиропы, выписанные врачом городской больницы, не помогали. Дошло до воспаления легких. Полтора месяца Ирина Семёновна лежала в частной клинике, еле выкарабкалась.
Чтобы с голода не умереть, пришлось продать серебряной крестик и иконы с драгоценными окладами. Образа достались Ирине Семёновне от бабки, а той от прабабки. За женины сокровища Гене удалось выручить небольшие деньги.
Еще, бывало, мороз стоит такой, что все школы в округе закрыты, а Геннадий Васильевич на кладбище идет без тулупа. Потом забоялся, что голова простынет. Раз шапку нацепил и больше никогда не снимал. Вон, даже сейчас на кухне в ней лежит. Сказал, в шкафу нашел. Откуда она там, одному Богу известно: Гена до того головных уборов не носил, Ирина Семёновна зимой волосы пуховым платком покрывала, а вещи единственного сына давно раздала, ему только исполнилось двадцать, когда в аварии разбился. То кладбище, где Матвеюшка похоронен, и сторожил Геннадий Васильевич.
«Совсем я одна осталась!» – подумала Ирина Семёновна. Из глаз брызнуло, и тотчас перед ее носом нарисовалась рука с платком. Так гость хотел услужить вдове и заодно напомнить о своем присутствии. «Тряпочка-то влажная. Видно, я не одна в нее сегодня плакалась», – решила Ирина Семёновна, возвращая платок владельцу. Немного успокоившись, она принялась разглядывать посетителя. Звали его то ли Вадиком, то ли Владиком. Был он не толстым и не тонким. Говорил не тихо и не громко. Волосы – серые, глаза – блеклые, лицо – невзрачное. На такого можно три часа неотрывно смотреть, но стоит ему выйти из комнаты, внешность его сразу забывается. Ирина Семёновна покосилась в ту сторону, где стояла рождественская ель: хотела убедиться, что посетитель ей не чудится и отражается в зеркальной поверхности шаров.
Смысл произносимых им фраз ускользал от Ирины Семёновны. Она никак не могла сосредоточиться. Поняла, что перед ней – ритуальный агент. Он обещал облегчить подготовку похорон, с бесстрастным лицом сыпал словами «участие», «чуткость», «уважение». Потом бережно достал из портфельчика цветной каталог с гробами и лентами. Показал те позиции, которые отличались от прочих приличным качеством и выгодной ценой, наконец, протянул Ирине Семёновне договор и ручку.
Она уж было поставила подпись, но в дверь позвонили. Приехала скорая, с ней – полиция. Пока не кончилась суета, Ирина Семёновна пряталась за холодильником – тихонько сидела на табуретке и ждала. Всем распоряжался то ли Вадик, то ли Владик. Он предложил полицейскому чай, толковал про какие-то проценты и просил не обделять наводками в такое золотое для ритуальных агентов время, как новогодние праздники.
Специалисты констатировали смерть, накрыли Гену простыней и увезли.
Снова перед лицом Ирины Семеновны возникла рука – на этот раз вместо платка пальцы сжимали договор. Строчки на бумаге слились в одну большую кляксу. От чернильного пятна отделились цифры и выстроились в шестизначное число. Вдова схватилась за сердце: это ведь все ее сбережения!