Помню времена, когда я оставался у мамы на дежурстве. Я тогда не осознавал всю атмосферу до конца. Дяденьки в белых халатах и зеленых хирургических робах вызывали у меня восхищение. Я видел лишь верхушку этого айсберга. Может быть, мое общество было ограничено общением с врачами разных специальностей и мастей, однако все эти спасатели мне казались супергероями. С ними было интересно беседовать, их юмор был такой специфический, грубый, циничный. Мне это нравилось. Когда в отделение реанимации заходил хирург после операции в два часа ночи, чтобы выпить очередную кружку растворимого кофе с двумя ложками сахара без молока, я всегда садился и просил пойти посмотреть.
Сейчас я не вспомню первую операцию, которую мне довелось увидеть своими глазами. Но через мрак разума ощущается эта эйфория, когда медработники с таким невозмутимым видом берут скальпель в руку и делают разрез. Ничего не понятно, они о чем-то говорят словами будто из древних заклинаний. Не отрывая глаз от операционного поля, отводят левую руку в сторону медсестры, а она кладет туда разные зажимы, молча, будто они понимают друг друга без слов. Прекрасное зрелище. А этот момент, когда наложен последний шов… Оператор так пафосно снимает перчатки, швыряет их через половину операционной в желтый пакет с отходами класса Б – какой-то навык, выработанный годами, – а после спокойно идет смывать пот с лица. Не проходит и трех минут, как он в дверном проеме в мокрой от пота и умывания хирургичке интересуется у анестезиолога, как все прошло. Он же делал операцию, только он понимает, как там все было на самом деле, а этот анестезиолог просто сидел на стуле полтора часа и изредка смотрел на время, потому что, как я думал, хочет скорей пойти спать.
Понять все мне удалось позднее, гораздо позднее, даже не во время учебы в университете. После таких дежурств с мамой я очень уставал. Но время шло, я пошел в 9 класс, где начиналось формирование по направлениям: физико-математический, информационно-технологический, социально-экономический, гуманитарный, естественно-научный. Выбор был очевиден. Я же был уверен, что стану врачом. Буду делать операции сам, люди будут просыпаться от наркоза и говорить, как им стало легче. Да и вообще, ходить в белом халате, писать в углу на диванчике истории болезней под чашечку кофе. Это определенно мое будущее. Я не был гением, а уж тем более зубрилой. Предметы давались мне не сложно, а если подумать глубже, то вообще легко. Я редко готовился к экзаменам, надеялся на авось и мне везло. ЕГЭ тогда только вводился. Чтоб попасть в университет, мне требовалось сдать физику, химию, алгебру и русский язык. Какая тут связь с медициной – мне не понятно. Я честно пытался готовиться. Химию я вообще не понимал, как мне казалось, но на уроках в 11 классе был примером и блистал у доски после неудачных попыток моих одноклассников.
В последний день учебы сильно нетрезвый, с красной ленточкой с гордой надписью «последний звонок», завязанной, как у пиратов, на лбу, я вернулся домой и уснул с одной лишь мыслью: наконец-то начинаются лучшие времена. ЕГЭ я выбрал сдавать в университете, быстрее хотелось мне попасть в эти стены. За день до экзамена я не знал ничего, а пытаться выучить то, что не успел за одиннадцать классов школы, за сутки невозможно. Нервы мешали мне сосредоточиться, я рисовал шпаргалки перед каждым предметом. Вообще все эти подготовки ассоциируются с искусанным карандашом, вкусом грифеля на языке. Когда я сидел за светлым столом и держал учебник на подставке, за которой, прикрываясь книгами, съел тонну шоколадок и пирожков из столовой за фактически десять лет учебы.
Вывеска с результатами аттестации. На массивной дубовой двери пятого корпуса университета между четырех колонн вывесили списки поступивших. Я приехал рано, очень рано, однако меня встретила огромная очередь абитуриентов и их родителей. Я стремительно двигался к плакату, смотря на радостные лица этих личинок медицины. Найдя себя в списке, я раз пять перепроверил, точно ли я поступил. Да, пульс мой достиг максимума за свои семнадцать лет. Я спокойно развернулся, пытаясь сдерживать улыбку, и пошел к маме. Она еще за двадцать метров поняла, что я поступил, не знаю, что меня выдало в тот момент. «Естественно, поступил», – с ухмылкой поделился я. Этот момент был началом новой стадии в моей жизни. Я перестал ходить на дежурства. Я стал уже большим мальчиком, вечера я проводил в анатомичке, с университетскими товарищами.
С теплотой я вспоминаю эти 6 лет, проведенных в университете. Столько знаний пытаются вместить во врача за эти годы. Я был уверен, что буду хирургом, и гордо на вопрос экзаменатора, кем я стану, отвечал: «Хирургом». Я закончил университет и поступил в интернатуру. Та самая больница, в которой я проводил беспечные детские ночи, была кафедрой хирургии, и меня распределили именно туда. За год интернатуры мне надо было побывать в хирургии чистой и гнойной, урологии, проктологии.
Нас было в группе 8 человек, двоих я никогда не видел за время интернатуры. Первый день был знакомством. Наш руководитель – азербайджанец грузинского происхождения