ПРЕДИСЛОВИЕ
Снег падал густыми и мягкими хлопьями, прикрывая, словно белым одеялом, мостовую, и тротуар Пятницкой улицы. Выглядело всё необыкновенно красиво. Сегодня в ночь ударил сильный мороз, сменивший короткую, но смелую оттепель, а свежий белый покров прикрыл мокроту и грязь на улицах. И, пусть день и не выдался солнечным, а тучи покрывали небо, но, всё же было красиво. Обыватели спешили по своим делам, кто-то пешком, а многие ехали в санях, дрожках или линейках Копыта глухо стучали булыжной мостовой, скрипели колёса или лязгали полозья по утоптанному и слежавшемуся почти в лёд снегу.. Для лихачей было ещё слишком рано, да и трамвай потеснил повозки с улиц Первопрестольной. Но, все торопились по делам, важным или не очень, стараясь всё успеть в преддверии праздника, оставалась лишь неделя до Рождества Христова.
Ну а Матвей Бурунов сметал снег с тротуара, делая экономные и ловкие движения метлой. И то, собранная из гибких березовых веток, крепкая и жесткая, она была хорошо пригодна для работы. Дворник связал себе вчера вечером три таких на смену, а сегодня они уже пригодились.
Матвей недавно приехал из своей деревеньки неподалёку от Владимира, по приглашению дяди Петра. Тот послал письмо, что освободилось место в усадьбе купца Пантелеева, и вот, крестьянский сын, семнадцати лет, прибыл в Москву. Земли, к несчастью, было у семьи Буруновых мало, а на радость, детей много. И батюшка Никифор Иванович да матушка, Клавдия Петровна, благословили среднего сына, и проводили того до околицы, а тот пешком, по утоптанной дороге, добрался до станции. А тут уж, сел в вагон третьего класса, и покатил к своему счастью. Хвалил себя Матвей Никифорович тогда, что не испугался, этого пышущего паром железного монстра, паровоза. Присмотрелся, что внутри этой машины трудятся обычные люди, может быть, лишь болен умные и толковые, чем другие. Немного позавидовал тогда, но прошёл мимо, и просто предъявил билет-картонку кондуктору у вагона.
Сейчас жалел, что не попросился в кабину паровоза, хоть уголь лопатой грузить, ну да ничего, как надеялся Матвей, что ещё сможет и в машинисты выйти. Пока же с усердием трудился в купеческой усадьбе, и кажется, Евграф Пантелеймонович Пантелеев, и его жена, Матрёна Симеоновна, были вполне им довольны.
Так размышлял Матвей, поставив метлу к забору, что бы поправить пояс на своём овчинном тулупе. Ветер всё продолжался, вилась позёмка, а простужаться было никак нельзя. Да и работы оставалось уже немного- большой сугроб у забора убрать, что бы не беспокоится за взыскание от околоточного, Егора Ивановича. Строг был полицейских, но справедлив- зря не бранился. Да и Матвей тоже помогал ему пару раз – грузил пьяных в линейку, да ещё раз довёл сломавшего ногу обывателя до аптеки. Так что честно заслужил юноша медную бляху на грудь и белый фартук.
Вздохнул, и продолжил работу. Толкнул рукоятью снежную кучу- но та не поддавалась, и Матвей вял в руку скребок. Попробовал ещё раз, и куча перевернулась, снег и лёд с неё осыпались, и показалась ткань, или кроткий мех верхней одежды, сразу понять было нельзя… Матвей присел, и стал быстро остывающими и зябнувшими руками соскребать снег. Корка льда поначалу сильно налипла и не поддавалась. Но вдруг, словно по волшебству, разом осыпалась. Сразу показалось белое лицо, с закрытыми глазами. Дворник заработал быстрее, даже вспотел от натуги, затем встал во весь рост, и замерзшей рукой достал медную дудку и что есть силы засвистел, вызывая помощь.
К нему, стремглав, словно за наградой, или даровым угощением, прибежали трое дворников, и поспешал, держась за рукоять своей сабли, что бы не колотила по бедру, сам Егор Иванович Легостаев, их околоточный. Вся кумпания дворников вытянулась, приняв на себя служивый вид, а Рамиль даже поправил шапку, сползавшую ему на уши.
– Ну чего тут у тебя? – пробасил околоточный, разглаживая заиндевевшие густые усы.
И то, Егор Иванович выглядел весьма основательно в своей форменной шинели, башлыке поверх фуражки из-за холода, и франтоватых, просто блестящих от гуталина, хромовых сапогах. И то околоточный берёг такую красоту, и пару раз ловко обошёл навозные лепёшки на мостовой, а один раз даже перепрыгнул. Но при этом, оставшись образцово подтянутым и строгого видом служакой.
– Так, мёртвый, – прошептал совершенно несчастный Матвей Евграфович Бурунов, – вы сами говорили, сразу, мол, вызывай! Я и засвистел.
– Ох ты господи… Замёрз, видно, по пьяной лавочке, – и полицейский перекрестился, – вы у меня смотрите, что бы сразу! А ты, как, Матвей, не досмотрел? Обыватель у тебя под забором замёрз, а ты не слухом ни духом!
– Да я чего? – чуть не плача, отвечал дворник, – снег вчера был сильный, в ночь. С утра чистить начал, вот и нашёл. А вчера ничего такого и не было, ваше благородие!
– Ладно, звонить буду, вызывать труповозку. Охраняй всё, не подпускай зевак! И сам не думай убежать, я тебя всё одно достану! – совсем застращал его околоточный.
Матвей повесил голову, вздохнул тяжело. Посмотрел на купола и кресты церкви, стоявшей рядом и перекрестился, и подумал: чего ж это именно с ним случилось,