«Римский католицизм верует, что без всемирной государственной власти церковь не устоит на земле, и кричит: „Non possumus!“ [Не можем! Лат.] По-моему, римский католицизм даже и не вера, а решительно продолжение Западной Римской империи, и в нем всё подчинено этой мысли, начиная с веры. Папа захватил землю, земной престол и взял меч; с тех пор всё так и идет, только к мечу прибавили ложь, пронырство, обман, фанатизм, суеверие, злодейство, играли самыми святыми, правдивыми, простодушными, пламенными чувствами народа, всё, всё променяли за деньги, за низкую земную власть. И это не учение антихристово?! Как же было не выйти от них атеизму? Атеизм от них вышел, из самого римского католичества! Атеизм прежде всего с них самих начался: могли ли они веровать себе сами? Он укрепился из отвращения к ним; он порождение их лжи и бессилия духовного!» [2]
«Католичество римское даже хуже самого атеизма, таково мое мнение! Да! таково мое мнение! Атеизм только проповедует нуль, а католицизм идет дальше: он искаженного Христа проповедует, им же оболганного и поруганного, Христа противоположного! Он антихриста проповедует, клянусь вам, уверяю вас! Это мое личное и давнишнее убеждение, и оно меня самого измучило…» [3]
В цитате, приведенной ниже, мы снова видим отсыл к фразе немецкого «железного канцлера» об объединении через насилие – «железо и кровь».
«Ведь и социализм – порождение католичества и католической сущности! Он тоже, как и брат его атеизм, вышел из отчаяния, в противоположность католичеству в смысле нравственном, чтобы заменить собой потерянную нравственную власть религии, чтоб утолить жажду духовную возжаждавшего человечества и спасти его не Христом, а тоже насилием! Это тоже свобода чрез насилие, это тоже объединение чрез меч и кровь! «Не смей веровать в Бога, не смей иметь собственности, не смей иметь личности <….> И не думайте, чтобы это было все так невинно и бесстрашно для нас; о, нам нужен отпор, и скорый, скорый! Надо, чтобы воссиял в отпор Западу наш Христос, которого мы сохранили и которого они и не знали! Не рабски попадаясь на крючок иезуитам, а нашу русскую цивилизацию им неся…» [4]
Герой Достоевского говорит о социализме, который, по его мнению, хоть и является порождением жажды духовной и отчаяния, зиждется на вере в действенную силу насилия, и в этом сходен с немецким национализмом. В период написания романа (1867–1869 гг.) Достоевский смотрит на европейский социализм как на гибельный путь, от которого Россия может спасти Европу. В последнем романе великого писателя слышны уже другие нотки: как будто бы у писателя меняется взгляд на социализм, а вернее, проскальзывает мысль о возможности облагородить его христианской духовностью, впрочем, это прозвучит лишь намеком. Подробнее рассмотрим это в следующей главе.
Вдумчивому и внимательному читателю становится понятно, что для Достоевского Западная идея – в самом широком понимании – связана с языческой Римской империей. Именно языческий Рим