Граф только что проиграл в карты председателю казенной палаты Хохрякову сто рублей. Никогда раньше Иван Аркадьевич не проигрывал, даже в молодости, служа в полку. Среди господ офицеров тогда слух ходил, будто бы знает поручик Можайский слово заветное, карточное, и благодаря ему выигрывает. Еще говорили, что корнет Серпухов предлагал за слово это свое подмосковное имение. Граф отказал, со смехом заявив, что никакого слова не знает. Выигрывает, потому что удачлив, а вот удачу свою ни на что не обменяет… Но все это – опять же по слухам…
А вот теперь проигрыш! Настроение его превосходительства было скверным. Тому способствовала еще и рюмка анисовой, которую граф выпил, уступив настоятельным просьбам Хохрякова. Результатом была сильная изжога – наказание за уступчивость. Но если говорить начистоту, у графа были куда более веские причины для дурного настроения.
Несколько дней назад он узнал, что его жена Елена Павловна (Иван Аркадьевич вторым браком был женат на вдове помещика Вайского) увлечена князем Богомиловым – губернским предводителем дворянства. Более того, граф подозревал, что это не просто увлечение, а связь! У него не было доказательств, говорящих в пользу этой связи, однако он не смог удержаться и сегодня утром позволил себе довольно прямой разговор с женой. Задал ей несколько достаточно унизительных вопросов, после которых Елена Павловна вспыхнула, точно пересушенный порох: с шумом, дымом и пламенем.
– Да как вы смеете говорить мне подобные вещи! Как смеете меня подозревать, или я давала вам ну хоть малейший повод усомниться в моей верности? – выкрикивала она и, заламывая руки, стремительно ходила по спальне. С каждым мгновением голос ее становился громче, а жестикуляция яростнее – казалось, еще чуть-чуть, и у Елены Павловны начнется истерика.
Они состояли в браке уже два с половиной года, но губернатор впервые видел графиню в таком возбужденном состоянии. Первая жена, с которой он прожил без малого тридцать лет, была тихоней: мужу не перечила, свое мнение, даже если и имела, никогда не высказывала. Сегодня, в первый раз после ее смерти, граф вспомнил покойную добрым словом: «Замечательная была женщина».
Иван Аркадьевич, уже жалея о том, что начал этот разговор, попытался успокоить Елену Павловну, обнять, как-то утешить, но она с такой невероятной силой, с такой ненавистью оттолкнула его, что он, потеряв равновесие, упал навзничь. Будучи затянутым в корсет, граф не мог, сколько ни старался, тотчас же подняться. Глядя, как он тужится и беспомощно дрыгает ногами, точь-в-точь перевернутый на спину майский жук, Елена Павловна зло рассмеялась.
– А впрочем… – Она наклонилась над мужем, кровь прилила к лицу; красота, которой она славилась на всю губернию, исчезла; голубая жилка вздулась на лбу и начала пульсировать. – Можете думать все, что вам заблагорассудится, все, что только придет в ваш заплесневелый мозг! Я не стану оправдываться… Богомилов мой любовник! А что? Это даже забавно. И заметьте, мой любовник не какой-нибудь граф, а князь! Это должно ударить вас еще больнее! Теперь же уходите, я хочу побыть одна.
Нельзя передать словами, какое унижение, какую бессильную злобу испытал Иван Аркадьевич, лежа на полу у ног жены, которую еще мгновение назад обвинял в измене. В таком положении выслушивать в свой адрес дерзости, граничащие с оскорблением, – это ужасно. К тому же нельзя не упомянуть о том, что он был в мундире и при орденах. А тут еще, очевидно привлеченная шумом, горничная заглянула в спальню…
Все эти неприятные события и привели его превосходительство в Английский клуб, где он за ломберным столом намеревался отвлечься от угнетающей действительности. Карты всегда помогали, стоило только сесть за стол, взять в руки пахнущую свежей типографской краской колоду, перетасовать, услышать этот ни с чем не сравнимый шелест, все заботы и проблемы уходили, растворялись, оставалась только игра. Но в этот раз подобного, увы, не произошло. В течение трех сыгранных партий утренние сцены так и стояли перед глазами графа, заставляя совершать непростительные для опытного игрока ошибки. В итоге, как мы помним, сторублевый проигрыш, и кому – председателю казенной палаты, который и играть-то по-настоящему не умеет, карты слюнявит и вообще человек неприятный. Выигрывать надобно с достоинством, лица не терять, а у него все шутки да прибаутки. «Глазам своим не верю, у меня бреллан-каре, у меня снова бреллан-каре!» – в продолжение всей игры приговаривал председатель казенной палаты.
Однако надо заметить, что проигрыш расценивался его превосходительством не столько как потеря денег, деньги что – пустяк. Расстраивало другое: судя по всему, удача отвернулась от него.
Теперь граф возвращался домой. Сидя в экипаже, комкая бархатную подушку и безвольно отдаваясь дорожным толчкам, он лелеял одну мысль, навеянную сыростью и мраком. Отыскать доказательства связи Елены Павловны с князем Богомиловым (каков подлец!), а еще лучше – поймать с поличным.
– Поймать с поличным… – проговорил он со стоном, и от этих слов графу, вопреки всему, сделалось приятно. Припомнилась так обожаемая в молодости псовая охота: храп лошадей, повизгивание гончих (особое повизгивание,