Здесь намного веселее. И надеюсь, я застряла на несколько дней – мне все очень нравится: уютно, светло, куча мягких игрушек, расставленных тут и там, фортепиано у стены.
Моя сегодняшняя породительница – ей лет десять – сидит за столом в огромных наушниках, в которых играет… играет… играет… Нет, боюсь, я не сильна в музыке. Но это ритмично, динамично и бравурно.
– Аделина! – доносится женский голос с кухни.
Девочка в наушниках его не слышит, но зато мне теперь известно ее имя. Она покачивает ногой в такт музыке и, высунув кончик языка, увлеченно раскрашивает иллюстрацию в книге. Взрослые считают – это неправильным, а я думаю, если карандаш не рвет бумагу – все отлично.
– Ада! – повторяется крик.
По изменившемуся взгляду понимаю, что она услышала, но упрямится и делает вид, что ее никто не звал. Берет в каждую руку по карандашу, и теперь дело у нее продвигается быстрее. Кажется, Аделина хочет докрасить, во что бы то ни стало.
Книга старая, но относились к ней бережно. Вряд ли Ада – первая ее читательница.
Я пользуюсь случаем и пролистываю память девочки, чье исключительное воображение позволило мне хотя бы на некоторое время ощутить себя настоящей: единственная дочь, поэтому все внимание родителей досталось только ей, занимается на фортепьяно, обожает читать и рисовать, любит, когда в доме собираются гости, особенно двоюродные братья, старший и младший… А еще постоянно сожалеет о том, что не оправдывает чьих-то надежд.
Морщусь. Оправдывать нужно свои надежды, и точка. Хотя, может, это мне легко судить, я редко когда застреваю на одном месте больше нескольких дней, и в одном виде. Наверное, надо пояснить? Я – порождение. Или тварь. В смысле, с характером у меня все в порядке, имеется в виду изначальный смысл слова: тварь – творение. У меня нет тела. Но если вы погрузились в книгу, и какой-то герой захватил вас настолько полно, что почти ожил – прихожу я и занимаю эту оболочку. Меня даже можно увидеть: краем глаза, рябью на стене, неясным силуэтом, тенью непонятно от чего – я не жадная, довольствуюсь малым. Скажете, сложно? Не быть кем-то, личностью? Но зато у меня в запасе сотни жизней.
Кажется, мы отвлеклись от моей породительницы. Моя пушистая зайка! Она уже закончила раскрашивать и подошла к той, что ее звала.
– Ада, мы опоздаем! – женщина смотрела придирчиво и строго. – Ты в этом собираешься идти? Я просила тебя переодеться.
– Чем плохо так?
Она недоумевает, я тоже – все отлично: джинсы и футболка с длинными рукавами, спереди яркий принт.
– Мы идем на прослушивание! Я договорилась специально! – женщина говорит тем противным взрослым тоном, от которого тушуются многие дети.
Но не Ада!
– Про-слушивание, – выставляет она палец. – Не про-сматривание. Слушают ушами, а не глазами.
Дерзит, но я-то вижу, что у нее внутри. Она корит себя, что увлеклась раскрашиванием и забыла переодеться. Специально для сегодняшнего дня было выбрано «приличное платье». Не ею. Но Аделина – послушная девочка и не знает, чем ее желания могут отличаться от того, что от нее ждут другие. А уж если это совпадает…
Родители считают, что их дочь – талантливая пианистка, ей надо обязательно поступить в специализированную школу при консерватории, и тогда «ей будет обеспечено прекрасное будущее» – чего бы ни значили эти слова, звучит непонятно. И Ада пока смутно представляет, чего бы хотела в будущем. А сейчас ей вполне нравится школа и класс, в котором она учится. Там у нее друзья, любимая учительница Софья Михайловна, которая как раз и дала Аде книгу Кэррола. Ничего менять совсем не хочется.
Но ведь родители не могут желать плохого ребенку?
И Ада послушно садится в такси с мамой, играет перед важной комиссией несколько сложных произведений и буквально через день узнает, что с сентября переходит в новую школу.
Ада расстроена. Она не хочет менять школу, расставаться с друзьями и Софьей Михайловной. Не тянет рисовать и слушать задорные песни. Предстоящие каникулы совершенно не радуют. Но ведь мама жаждет, чтобы дочь стала пианисткой.
В книге Софьи Михайловны еще много черно-белых иллюстраций, хотя сама история прочитана. Скоро я, как Алиса, перестану существовать. Мне хочется отблагодарить Аделину за возможность жить, и я дарю сон-сказку, который, возможно, что-нибудь ей подскажет.
Пролог
Прихожанка Храма – женщина с заплаканными глазами – поправила платок, беспокойно оглянулась по сторонам и быстро опустила в чашу для подношений несколько монет. Те звякнули друг об друга и улеглись на дно, только одна задержалась на ребре, а потом мягко легла аверсом сверху. На Мауни вытаращился поблескивающий золотом глаз изображенного божества.
– Можно нам, – женщина запнулась, не решаясь попросить, –