–Обтирая платком лысину, старый Эл упал в потертое кожаное кресло и усмирил одышку. Ну и славно, он впился в картинку на мониторе и достал из стола надкушенный сэндвич, излишне пропитанный горчичным соусом и майонезом, предвкушая неплохой вечер и эпическую битву между озверевшей пациенткой номер сто два и его молодыми жестокими коллегами. Но не успел Эл расслабиться, как над его головой разверзся Ад…
***
Два дня назад…
Били палками по ногам, пускали через тело ток, кололи иглами, устраивали пытки холодом, водой, голодом. Мозг просвечивали слепящим глаза светом: изучали как, инопланетянку, что случайно залетела не на ту планету и умудрилась не сдохнуть. Мои реакции, мой жизненный ресурс, мою голову. Голова, а вернее то, что в ней сидит, их интересовало больше всего.
Что за искаженное мировосприятие, если куда ни глянь, видятся монстры?
В столовой за едой. Или на прогулке, когда вглядывалась в зеленые холмы. Или в душе. Монстры были везде и всюду. При этом я честно надеялась: мне поверят, что не только я их вижу. Тщетно, клиника для душевнобольных не то место, где тебе верят. Выбить глупости палками – это пожалуйста, но не вести задушевные беседы и обещать, что всё наладится, никто не будет.
Хотя по первости они пытались. Доктор Рей, в честь кого была названа клиника, поначалу слушал, кивал головой, записывал в блокнот и проявлял бережное сочувствие. По крайней мере, я в это верила. Обещал, что вместе мы со всем разберемся. Но чем больше проходило времени, тем суровее становилось его немолодое лицо, тем больше было процедур, и тем чаще приходилось терпеть боль.
Но боль была пустотой, которая со временем притуплялась, и не шла в никакое сравнение с болью, что засела где-то там глубоко внутри. Боль, что каждый день заставляла впадать то в уныние, то в ярость. Боль, со множеством оттенков.
За что?
За что меня «прокляли» его бездушные глаза?
За что я должна всё это терпеть?
Да, говорят, что, перед тем как попасть сюда, я долго лежала в больнице, были множественные переломы, укусы, ссадины и рваные раны. Потеря крови, очень большая. Кома, из которой вышла через неделю, долгая реабилитация, а потом это… Я не должна была выжить, но выжила наперекор всему и стала главной диковинкой этого зоопарка.
И теперь, уже почти год, взирала на мир из-за высоких стен, где прячут самые тяжёлые случаи нарушения мозга. ДаунтРей. Хуже тюрьмы. Из тюрьмы есть возможность выйти, из этой клиники выходят только в черном полиэтиленовом пакете в печь. Крематорий, что находился за зданием больницы и хоть и не часто, но выпускал удушливый едкий дым горящей плоти.
Иногда, глядя на этот дым, я думала, что и меня ждёт та же участь, когда стану неинтересной, когда сломаюсь. Но не дождутся, пока в груди горит яростное пламя мести, пока я дышу ради того, чтобы найти того ублюдка, что перечеркнул мою жизнь, что однажды заставил посмотреть в темную бездну его золотых глаз. Я не сдохну. Ни здесь и не сейчас. Если в преисподнюю, то только вместе.
Сделав глубокую затяжку, я выбросила тонкую сигарету, и обернулась:
– Лизи, а вот и ты, -опять пугаешь Берту. А я между прочем уже не девочка, чтобы за вами бегать. – Пухленькая чернокожая женщина с вечно улыбающимся лицом, посмотрела на меня с укором. – Опять курила, и откуда ты их достаёшь? – Она покачала головой с аккуратно зачёсанными волосами, перехваченными облезлым ободком, грозно сдвинула брови и уперла руки в тучные бока.
Но на самом деле её этот вопрос не тревожил, она знала, что некоторые охранники меняют запрещенные, но не опасные вещи на интимную услугу, поэтому никогда не вдавалась в подробности. Жизнь, где бы она ни была, тянулась к мелким радостям, особенно по обоюдному согласию.
Пусть так и думает, ведь не буду я ей объяснять, что сигареты мне носят не охранники, а Сэт, мой воображаемый друг. И получает взамен не секс, как увальни охранники, а мою кровь. Насквозь пропахшую отчаяньем, болью и дрянными чувствами, от которых он впадал в экстаз. Он, конечно, мог и не спрашивать разрешения и брать то, что ему нужно, как другие его сородичи, но не стал. Я не знала почему. Просто поняла, что без моего разрешения он навсегда исчезнет из моей паршивой жизни и найдет себе другого донора. И тогда я окончательно сойду с ума.
На обед вонючая жижа, называющаяся кашей, стакан безвкусного морса и кусок пресного хлеба. Куча таблеток, которые я научилась глотать без воды, и, если повезёт и тебя сразу отправляют в палату, то выблёвывать. Жаль скудную еду, что уходила вместе с колесами, но зато это позволяло оставаться в сознании и не пускать слюни, думая о розовых слониках.
Потом прогулка, настольные игры для дебилов, просмотр мультиков. Кстати, тоже дебильных, с пометкой G. Вечерний разговор с доктором Реем и сон. Сон, что никогда не шёл из-за вечно включенного света. Иногда мне казалась, что это пытка, изощренная таких что выматывают душу.