Последняя воля
Наурин поднялась из плетеного кресла и неспешно побрела по мощеным дорожкам вдоль газона – как прежде делала Назия. Поравнявшись с бугенвиллеей, она разгладила складки своей грязно-белой хлопковой курты[1] и остановилась, чтобы закурить. Сделала терпкую, с привкусом древесины затяжку и со вздохом выпустила дым изо рта. Хрустнула шеей и оглядела лозу, проведя пальцем по ее тонким, будто бумажным листьям – буйство розового цвета на фоне лазурного неба Карачи.
Внезапно ее голову пронзила вспышка мигрени. Наурин прижала большие пальцы к векам и помассировала виски. Спустя несколько минут боль отступила, и она сделала глубокий вдох.
– В чем дело? – голос Асфанда разорвал тишину, нарушаемую лишь криками ворон вдали и тихим стрекотом сверчков. – Тебе нездоровится? Что ты бродишь по саду, как привидение?
Его взгляд упал на пачку «Мальборо лайт», которую Наурин неловко спрятала в кулак. Асфанд пришел в ужас.
– Нури, зачем ты взяла сигареты Назии?! – гневно выдохнул он, тут же отбирая у жены пачку. – Захотела сойти в могилу следом за сестрой? Прекращай немедленно!
Наурин недовольно нахмурилась, морщины на ее лбу стали глубже. Она добрела до широкого плетеного кресла, с глухим звуком опустилась в него, примостив свое грузное тело на толстой желтой подушке, и продолжила глядеть на лозу.
Шаркая, Асфанд подошел к жене, отложил сигареты на столик из красного дерева и опустился перед ней на колени.
– Нури, нужно быть сильной. Я понимаю, ты потеряла Назию всего несколько часов назад, но нельзя расклеиваться. Впереди еще подготовка к похоронам, столько дел. Не время начинать курить из-за стресса.
– Я не из-за стресса курю, – Наурин отвернула голову, сводя на переносице и без того нахмуренные брови. – Я просто хотела почувствовать себя на месте сестры, понять, что она ощущала на своих утренних прогулках. Она всегда подходила к бугенвиллее, курила и затем делала еще несколько кругов.
Асфанд был сбит с толку подобной реакцией жены на смерть Назии. Он хотел было напомнить ей о разногласиях, которыми были осложнены отношения сестер. Это казалось отличным антидотом против тяжелых мыслей жены, который не позволил бы ей окончательно скатиться в меланхолию. Но вместо этого Асфанд решил отделаться парой банальностей, которые ждешь скорее от дальних родственников и незваных гостей.
– Нури, чем скорее мы начнем забывать усопших, тем лучше, – сказал он, тяжело опуская ладонь на плечо Наурин.
Та резко сбросила его руку и вскочила на ноги.
– Еще столько всего нужно сделать перед поминками, – продолжил Асфанд. – Твоя сестра пользовалась популярностью. Уверен, мне сегодня придется утешать немало убитых горем аашиков.
– Не будет никаких поминок! – решительно заявила Наурин, проигнорировав попытку мужа покритиковать поведение ее сестры. – Назия хотела, чтобы мы устроили прощальную вечеринку, на которой все могли бы проститься с ней, но обойтись без истерик и рыданий, как обычно бывает на поминках. Она заранее приготовила список гостей и инструкции по поводу всего, что следует сделать после ее смерти. Мы похороним ее в узком кругу, Асфанд. Назия не хотела, чтобы ее друзья присутствовали при том, как ее тело будут опускать в могилу. Мы с тобой можем договориться, и ее закопают уже сегодня. А затем мне нужно сделать несколько звонков и пригласить гостей на вечеринку. Назначим ее на эту субботу.
Новости ошеломили Асфанда, и он застыл, не находя слов, чтобы выразить возмущение, которое вызвало в нем предложение проводить Назию в последний путь подобным образом. Наурин взяла со стола сестрин голубой дневник и бегло пролистала его.
– Нури, это… это… совершенно неприемлемо! – напряженно произнес Асфанд, с трудом скрывая раздражение и гнев в голосе. – Что скажут люди? Ваши родственники ждут джаназу и сойем, а не долбаную вечеринку. Некоторые станут настаивать на собраниях каждый четверг и челуме. Как мы им скажем, что вместо чтения Корана у нас будет вечеринка?!
– Родственники много лет нас не навещали, Асфанд, – спокойно ответила жена. – Многим из них все еще очень нравится нас ненавидеть. Кроме того, Назия была той еще чертовкой. И придумала, как их осадить.
Подавив ухмылку, Наурин раскрыла дневник и указала Асфанду на строчки, написанные красными чернилами – небрежным почерком Назии.
«Солги им. Скажи, что я убила себя. Тогда они вас не побеспокоят. Набожные мусульмане не придут на мои похороны, если будут думать, что я закинулась упаковкой парацетамола».
– Ты выжила из ума?! – Асфанд выхватил дневник из рук Наурин и отшвырнул на единственную проплешину посреди пышного сада. – Это совершенно, абсолютно, категорически неприемлемо. Твоя сестра всегда наплевательски относилась к чувствам других. Ее ни капли не волновало, что скажут люди: творила, что вздумается. Но ты-то всегда была разумнее – хорошая дочь, которая всегда делала все, как положено. Прошу, веди себя обдуманно. Постарайся