Очередной мой шаг в этот раз привёл меня в заброшенный дом. Я даже не возьмусь говорить какая это страна. Хорошо хоть, пока ещё я на родной планете. С яркого света глаза начинают привыкать к темноте. Здесь не так темно, как вы думаете. Просто глазам нужно какое-то время на оценку обстановки. Давно заброшенная, покрытая пылью и паутиной мебель начинает обретать свои очертания. Я провел рукой по рядом стоящему столику, чтобы оценить слой пыли. О, да. Он был внушительным. Судя по всему, тут не жили уже пару десятков лет. На стенах обои были местами ободраны, были сгнившими от сырости и старости. Я находился в коридоре, из которого на второй этаж вела прямая, без изгибов лестница, покрытая ковром. Отсюда же была большая двухстворчатая дверь на улицу. Это был выход, потому что по бокам от нее было два высоких узких окна. Сквозь них я видел деревья и дорожку. Это все что было видно, многолетняя грязь не давала возможности разглядеть что-то еще.
Я, наконец, сделал шаг. Поверьте, это сложно после очередного перелета, ведь какое-то время присутствует страх, что тебя забросит еще дальше. Почему это происходит? К сожалению, у меня нет ответа… Тем не менее, осмотрев коридор, я двинулся в единственную арку в коридоре – вход в гостиную. Атмосфера царила аналогичная, чувство тоски и одиночества медленно садилось на грудь, планируя довести меня до отчаяния. На книжных полках стояли фолианты, изъеденные мышами, между книгами местами приютились сувениры или фамильные реликвии. Кто же его разберёт теперь, кто же мне теперь скажет, какое предназначение было у этих разнообразных статуэток? Что вообще теперь стало с хозяевами?
В поисках ответов я начал искать глазами фотографии и портреты на стенах. Большинство было засижено мухами, но, в основном, проглядывали лица и силуэты незнакомых мне мужчин и женщин, детей. Фотографии не могли мне сообщить ничего ценного, и я перестал их разглядывать, направившись в сторону старого пианино. Играть я не умел от слова совсем. Понажимав на клавиши, я пролистал нотную тетрадку, отложил ее и развернулся, едва не споткнувшись об кофейный столик. Выругавшись, я его обошёл и присел в кресло с другой стороны. На столике лежала стопка писем, записей, какие-то открытки. Я не лингвист, этот язык был мне не знаком, поэтому я просто рассматривал картинки, перекладывая одну под другую. Там были рождественские открытки, они были в большинстве. Одна, две, три. Предпоследняя открыла мне на обозрение, то, что я никак не ожидал увидеть. То, что заставило меня сжать руками виски, закрыть глаза, ощутить душевную боль и страдания.
На ней был мальчик, еще совсем маленький мальчик лет трех – четырёх. Он улыбался своей маме, которая читала ему сказку и сжимал в руках любимого плюшевого зайца. Точно такого же я когда-то подарил своему сыну, моему Кирюше, маленькому ангелу. На картинке мама с малышом выглядели счастливыми и довольными, за их окном тихо падал снег, создавая ощущение приближающегося рождественского чуда. Кажется, вот-вот оживут они, вот наступит утро, и мальчишка побежит скорее открывать подарки под ёлкой. У них свое Рождество, свое чудо рождения. Мне не понять.
Не скажу сколько времени у меня ушло на изучение этой картинки, я понял, что очень глубоко ушёл в себя, пытаясь коснуться душой этой идиллии. В конце концов, я положил ее обратно в стопку и встал, отметив, что брюки были все в пыли и что чистить их руками теперь более, чем бессмысленно. Мое внимание требовал второй этаж. Кстати, я так и не понял, где же здесь кухня и столовая, если она есть. Оглядевшись, заметил в гостиной дверь, но открывать ее не стал. Я бы и не смог, так как именно к ней почему-то было придвинуто пианино. Что же здесь произошло? Я вернулся в коридор. Прямо напротив входной двери в узеньком проходе между лестницей и стеной гостиной была дверь в уборную. На ее осмотр ушло менее минуты. Там всё было как обычно и как у всех. Ну почти. Зеркало шкафчика над раковиной было разбито и даже больше. Оно было растоптано. Шторка ванной оборвана и валялась в ванной. Может подростки вломились в дом и сделали перепланировку? Черт с ним. Резко развернувшись из уборной, я почти бегом дошёл до лестницы и также быстро взлетел по ней наверх. Если вы думаете, что у меня было предостаточно времени на осмотр, то ошибаетесь. Меня могло выкинуть оттуда также быстро, как и занесло.
На втором этаже сразу направился к приоткрытой двери, мне показалось что-то или кто-то. Мне стало просто интересно, и я слегка приоткрыл ее ещё. Это была комната с той самой фотографии – открытки, только уничтоженная тленом и забвением. За окном больше не падал снег, в гостиной больше не стояло елки. Единственное, что осталось от того воспоминания – это плюшевый заяц, тот самый. Его сжимал в руке мальчик. Он сидел ко мне спиной и другой рукой катал паровозик. Я хотел остаться незамеченным, но пословица подомной скрипнула, и ребёнок замер. Я увидел, как он напрягся. Как же он был похож на Кирилла, те же русые волосы, маленькие торчащие ушки, весь он говорил о его происхождении.
Я почувствовал, как ноги мои подгибаются и сердце учащенно забилось. Я не мог сказать ни слова и просто беззвучно зарыдал, опустившись на пол. Мальчик все также сидел