Рискованное неверие. Килук Овергейс

ть, распространяя аромат едва ли не по всему заведению, – кайфовать, одним словом!

      Впрочем, это я так думал. У друга моего, я сразу понял, только в кафе зашёл, планы явно отличались. Он пришёл раньше и сидел за столиком не один, ожидая возможности сделать заказ.

      Я подумал, что это странно. Как будто однозначно договаривались: сидим, болтаем, расслабляемся. Мы сидим, вдвоём. Никого ещё «сверху», так сказать, в нагрузку вроде бы не планировалось.

      Короткая остановка в дверях дала время рассмотреть, кто ещё сегодня к нам присоединится. Мой друг очень  интересная личность. Знаю его с детства, с самого, самого раннего, лет с восьми. Между тем не до конца понимаю даже спустя десятилетия дружбы.

      ***

      Помню школу, второй класс. Ещё жив СССР, самые последние его годы. Мне почти девять: родился недостаточно рано осенью, в шесть не взяли, пошёл почти в восемь. Тогда строго было.

      Учебный год начался вполне обычно: классные, домашка, игры с одноклассниками, ссоры, драки. Ничего не предвещало особенных событий. Прошёл сентябрь, кончился октябрь, каникулы пролетели.

      В начале второй четверти двери класса открылись, наша учительница Светлана Антоновна Тахман, а для нас просто «Светлана», ввела высокого полного мальчика и сказала:

      – Знакомьтесь, дети. Это Серёжа, он будет учиться в нашем классе, начиная с текущей четверти.

      Класс зашумел. Кто? Что? Зачем?

      – Спокойно! Серёжу перевели из первого класса сразу во второй, он уже освоил программу за тот год обучения. Если потянет, будет учиться с нами.

      – А если не потянет? – спросил я.

      – Не волнуйся, Толя, мы, взрослые, как-нибудь сами решим, без твоего участия.

      Вот стерва! Я её всё детство в начальной школе недолюбливал. Она меня тоже. Взаимно получалось. Почему так? Ну, а как иначе!

      Я в любимчики не лез, но имел врождённую грамотность и не мог этого скрыть. Светлана наша, та ещё грамотейка, ошибки допускала прямо при записях на классной доске. Я ей на них указывал – мальчишка семи‐восьми лет! – она восторга от указаний не испытывала. И периодически припоминала.

      Вот опять! Что за парень, которого «перевели сразу во второй»? Мне в прошлом году почти восемь было, и готов был на уровне, а никто почему-то «сразу» не переводил.

      Я едва дождался конца урока и решил всё выяснить.

      – Серёжа? Ну, ты и рожа! Тебе сколько?

      Парень смотрел на меня серо-зелёными глазами, хлопал густыми ресницами и молчал. По виду тюфяк тюфяком, не толстый, а какой-то громоздкий, нелепо большой. Волосы тёмно-русые, он их нервно приглаживал, эту свою дурацкую «молодёжную» стрижку с зачёсом направо.

      – Мне семь, в конце декабря восемь будет.