Седовласый лекарь, еще несколько мгновений назад сновавший подле постели, встретился взглядом с вошедшим в комнату молодым мужчиной и, поклонившись, поспешно выскользнул из спальни, тщательно прикрыв за собой дверь. Любой зритель был бы сейчас лишним.
Сын опустился на край кровати, прикрыл ладонью руку отца.
Тяжелые набухшие веки вздрогнули:
– Ты пришел… – хриплый вздох больше походил на клекот.
– Как только смог, – хмуро согласился сын. – На рубежах неспокойно.
– Понимаю. Как и всегда… – новый вздох, хриплый кашель. –Там…
Сын проследил за взглядом отца. Потухающий взор был направлен на небольшой резной ларец, оставленный в дальнем углу.
– Возьми… Там…
Молодой мужчина встал, подхватил с пола ларец, вновь опустился на краешек кровати, откинув крышку. На острых скулах заиграли розовые отблески, вырывающиеся со дна шкатулки.
Старик закашлялся:
– Ломай.
Сын, и без того не отличавшийся смуглостью, побледнел еще сильнее:
– Зачем?! Ты поправишься! Мы найдем кузнеца, я уже послал слуг. Он перекует, и тогда…
Хриплый смех:
– Ломай… Я стар…
– Тебе всего девятьсот лет! Дед прожил полторы тысячи! – он спорил с отцом и понимал, что весь этот разговор бесполезен. Все давно решено…
Тонкие губы умирающего тронула улыбка, превратившая изможденное лицо в чудовищный оскал:
– Были… другие времена… Ломай…
Сын закусил губу и медленно опустил руку в ларец. Едва слышный треск – тяжелый перстень на указательном пальце легко разбил тонкую скорлупу.
Старик шумно втянул воздух, в груди что- то заклокотало:
– Ломай…
Длинные пальцы коснулись холодного металла.
Старик захлебнулся от боли, почувствовав, как смерть сжала пальцы на сердце.
– Не… верь… сове…
Тихий щелчок.
На тонких губах, искривленных судорогой, выступила сизая пена…
…Он вышел из спальни отца, медленно, неслышно закрыл за собой дверь и прижался спиной к гладкому дереву.
На плечо легла ледяная ладонь – холод чувствовался даже через толстую ткань алого кафтана – седовласый лекарь осторожно отстранил вышедшего в сторону и проскользнул в опочивальню – лишь мелькнул в дверях чешуйчатый хвост.
Казалось, было слышно, как сыплются песчинки в часах, стоящих на небольшом столе в изголовье кровати…
Тихо скрипнула дверь, и ничего не выражающий голос шелестнул:
– Царь умер…
…Он не помнил, как добрался до своей опочивальни. Прогнал челядь, рухнул на постель, не сбросив с нее тяжелого покрывала, не раздеваясь, не сняв сапог – подковы на каблуках царапнули по жесткой парче – и уставился пустым взглядом в резной потолок
Ладонь все что- то противно кололо. Мужчина разжал кулак, и на пол упали обломки иглы с навершием в виде крошечного черепа из розового кварца…
…Его венчали на царство через месяц.
Ночной Храм был полон народу. Из болот и лесов добрались водяные и лешие, примчались, размахивая серыми саванами, блазни и лихорадки, пришли на поклон подказурники и виритники, встали из земли ночные плаксы и проклятые, хихикали по- над стенами кикиморы и кузутики, вились у порога ахохи и говорухи, склонили головы волкодлаки… Все дивьи люди пришли на поклон к новому царю…
И сам Триглав опустил на голову молодому правителю Навьего царства железную корону.
Взметнулся за спиною алый плащ, черный кафтан, надетый по случаю траура, сам собою сменился шипастыми доспехами, протянутые вперед ладони коснулись крестовины возникшего из воздуха тяжелого двуручника с пламенеющим клинком…
И разнесся над Ночным храмом крик:
– Царь Кощей умер! Да здравствует царь Кощей!
Заохали – засвистели дички, всплеснули кожистыми крыльями зиланы, вскинули руки порчельники, приветствуя нового правителя… Крик и гомон разметало над капищем Триглава.
А на душе было муторно и тошно, будто жабу с молоком проглотил…
Царь Кощей умер…
Да здравствует царь Кощей…
…Навье царство живет по своим законам. Кружат вихревики меж землей и небом, вовкулаки на ночную охоту выходят, вяшки и вяшата пересчитывают по ночам солому, халы у солнца и луны снуют, надеются их украсть, Доля и Недоля прядут свои кудели…
Лишь на рубеже неспокойно. Но так было, есть и будет всегда…
Кощей мотнул головой, отгоняя незваные мысли. Сейчас, хвала Триглаву, выдалась короткая передышка, и можно не думать о том, что творится на рубежах.
Тем более, что сейчас есть вопросы поважнее. Не зря же советник так настаивал на беседе?
Мужчина