Прадеду[4] – тем, что не[5] посещал публичных школ, пользовался услугами прекрасных учителей на дому и понял, что на это не следует щадить средств (4).
Воспитателю[6] – тем, что не интересовался исходом борьбы между Зелеными и Голубыми, или между гладиаторами фракийского и галльского вооружения, что вынослив в трудах, довольствуюсь малым, не поручаю своего дела другому, не берусь за множество дел и невосприимчив к клевете[7] (5).
Диогнету[8] – нелюбовью заниматься пустяками и неверием в россказни чудотворцев и волшебников о заклинаниях, изгнании бесов и тому подобных вещах, тем, что не разводил перепелов[9] и не увлекался ничем подобным, и тем, что меня не выводит из себя свободное слово, что я отдался философии и слушал вначале Евтихия, затем Андрона и Мециана[10], уже ребенком писал диалоги и почувствовал влечение к простому ложу, звериной шкуре и прочим принадлежностям греческого образа жизни[11] (6).
Рустику[12] – тем, что пришел к мысли о необходимости исправлять и образовывать характер, не проникся духом софистики, не занимался сочинительством теорий, не держал увещевтельных речей, не разыгрывал напоказ ни страстотерпца, ни всеобщего благодетеля, не увлекался ни риторикой, ни поэтикой, ни краснобайством, не разгуливал дома в стóле[13] и не делал ничего подобного. Благодаря ему я пишу письма без всяких затей, вроде того, которое он сам написал моей матери из Синуессы[14], всегда готов примириться с оскорбителями и обидчиками, лишь только они сделают первый шаг, вникаю во все, что приходится читать, не довольствуясь поверхностным обзором, не соглашаюсь тотчас же с людьми, сыплющими словами, и благодаря ему же я познакомился с воспоминаниями об Эпиктете[15], которыми он ссудил меня из своей библиотеки (7).
Аполлонию[16] – свободой и решимостью, а также тем, что неизменно ставлю разум превыше и всегда остаюсь себе верным при жестокой боли, при потере ребенка, в опасной болезни. На живом примере его ясно увидел, что в одном и том же лице величайшая настойчивость может ужиться со снисходительностью, и как не выходить из себя, когда приходится растолковывать что-либо, он являл собой человека, который умение и сноровку в передаче познаний почитал наименьшим из своих достоинств и научил меня, каким образом следует принимать от друзей так называемые услуги, не оставаясь в вечном долгу из-за них, но и не оставляя их равнодушно без внимания (8).
Сексту[17] – благожелательностью, образцом дома, руководимого отцом семейства, решением жить согласно природе[18], безыскусственной серьезностью, заботливым отношением к друзьям, запасом терпения в отношении к людям невежественным и опрометчиво судящим и умением со всеми ладить: общение с ним было приятнее всякой лести, и в то же время он пользовался у этих людей величайшим уважением. Он учил меня с пониманием и методически отыскивать и располагать необходимые для жизни основоположения (δόγματα), не выказывать признаков гнева или какой-либо другой страсти, но сочетать любвеобилие с полнейшей свободой от страстей, пользоваться доброй славой, не вызывая шума, и обладать большими познаниями, не выставляя их напоказ (9).
Александру Грамматику[19] – воздержанием от упреков и обидных замечаний по адресу людей, обмолвившихся каким-либо варварским, ошибочным или неблагозвучным выражением: в подобных случаях я, следуя ему, стараюсь употребить правильное выражение в форме ли ответа, подтверждения, совместного исследования самого предмета, а не оборота речи, или же посредством какого-либо другого уместного приема напоминания (10).
Фронтону[20] – пониманием того, каковы злорадство, коварство и лицемерие, присущие тирании, и того, насколько, в общем, черствы душой люди, слывущие у нас аристократами (11).
Александру Платонику[21] – тем, что без необходимости ссылаюсь на недосуг как в разговоре с кем-нибудь, так и в письмах, и не пренебрегаю, таким образом, постоянно под предлогом неотложных дел, обязанностями по отношению к ближним (12).
Катуллу[22] – тем, что не оставляю без внимания жалобы друзей, даже если они неосновательны, но стремлюсь, по возможности, все уладить, от чистого сердца воздаю хвалу учителям, как это делали, судя по воспоминаниям, Домиций и Атенодот[23], а также истинной любовью к детям (13).
Брату моему Северу[24] – любовью к домашним, к истине и справедливости, знакомством, через его посредство, с Тразеем, Гельвидием, Катоном, Дионом и Брутом