Любовь Петровна работала в холодильнике лет двадцать, из-за этого по ночам ей снился пломбир. Закрывала она глаза и видела конвейерную ленту, а на ней стаканчики, стаканчики, стаканчики бегут, и брикеты, брикеты, брикеты с вафлями обливаются глазурью. И так почти каждую ночь.
Иногда Любовь Петровна вскакивала с кровати и шлепала на кухню к банке помидоров. Дюже сладкие были сны, хотелось перебить солененьким. Но от мороженца ее не воротило, дома она его не ела, а на работе нет-нет возьмет и слопает какую-нибудь некондицию.
В этом холодильнике всегда было минус восемнадцать, заходить туда полагалось в ватной фуфайке и в теплых сапогах. Но это если надолго. А если на минутку-две, Любовь Петровна не одевалась. Прошмыгнет в одном халате, глянет, что там у нее на остаточках – и назад в каптерку. Ни разу не простудилась. Здоровьице у нее было крепкое, кубанское. И даже Славик-грузчик, хлопец молодой и шустрый, ей частенько говорил:
– Шо вы мне ноете за свое сердце? Вас, Любовь Петровна, об дорогу не разобьешь.
– Ой, Славик, и не поверишь, – она любила покряхтеть. – В субботу чуть инфаркт не случился. Поехали мы на море с палатками…
– В ваши годы? С палатками! Когда вы уже прекратите свою экономию?
Она рассматривала в зеркало свежую химическую завивку и немножко приглаживала на макушке.
– Да… Жарковато было, жарковато… Вот меня и прихватило.
– Шашлыки то жарили? – по-кошачьему улыбался Славик.
–Жарили.
– Обожрались опять, наверно?
– Два шампурика… Грамм по триста… – Любовь Петровна виновато опускала глаза. – С пирожками.
– И водочки…
– Ой, было, было…
– Пивком не шлифовали?
– Немножко, – она засмущалась. – Один стаканчик.
– И от жары вам стало плохо.
– Ой, плохо! Мой аж скорую вызывать собрался. «Люба, не умирай! Люба, я за руль не сяду, дотерпи до хаты».
– Жара, все жара… – посмеивался Славик. – Сорок два сегодня обещали.
Так оно и было в тот страшный день. В холодильнике -18 – на улице +42.
В самый разгар горячего кубанского лета Любовь Петровна катилась по раскаленному асфальту колобком, подтягивая шлепанцы, чтоб не соскочили. Подошвы клеились к расплавленной смоле, и за Любовь Петровной оставались четкие следы тяжелых ножек: круглый нос и каблучок, круглый нос и каблучок…
На комбинате мороженого был обеденный перерыв. Все попрятались: кто в столовую, кто в каптерки. Девчонки из цеха жарили вафельные стаканчики на сливочном масле, а Любовь Петровна бежала в холодильник, укрываясь от пекла пачкой накладных.
Она вошла за тяжелую железную дверь без всякого ватника и там, в холоде и полумраке, достала из кармана… Ох! Что она достала… Любовь Петровна достала из кармана детские резиновые прыгалки. Да, обычную скакалку она вытащила и – гоп, гоп, гоп! – запрыгала через веревочку.
Уже целый месяц она прыгала на скакалке во время обеденного перерыва. Прыгала и не обедала. И, более того, не ужинала. Только завтракала ячменным зернышком и брала с собой на перекус пару яблок. И никто об этом не знал, только Славик-грузчик. Он ее и приучил к большому спорту.
Обедали они как-то копченой грудиночкой, думали-думали, как Любовь Петровне побыстрее согнать килограммов хотя бы двадцать, и Славик вспомнил юношескую секцию по боксу.
– Скакалка, Любовь Петровна, – самый дешевый тренажер. За три рубля купила, положила в сумочку – и давай. Все боксеры так тренируются. Только никакой грудинки! За сало забудьте!
На дешевизну Любовь Петровна повелась. Обрадовалась сначала:
– А то чего ж я бегаю к соседке? Она всему району клипсы на ухо ставит. Чтоб аппетит послабже. То ж я и смотрю, что ж она сама-то со своими клипсами центнер весит? А берет пятьсот рублей за штуку! И каждую неделю к ней ходи…
Любовь Петровна запрыгала. Да так резво… Сто раз отсчитает – отдохнет, еще сотню напрыгает – подышит. Чудное было зрелище: щеки, попа и грудь подпрыгивали вместе с Любовь Петровной, но прищемлялись чуть позже. Славик хохотал поначалу, но секрет никому не выдавал. Откроет дверь, сунет нос в холодильник и спрашивает:
– Ну что, Любовь Петровна, сколько сегодня напрыгала? Пять минут? Маловато. Дожимай до десяти.
– Как дожимать-то, Славик? – задыхалась Любовь Петровна. – Сил нет!
– Вот как пирожки ела, так и дожимай.
– У меня же ж возраст…
– Да шо вы мне за возраст!
– А ты-то сам попробуй!
– Да шо вы мне «попробуй»! Чи я вам Хиддинг? Дожимай, Любовь Петровна, дожимай!
Так и дожала за месяц до тридцати минут на скакалке.
В тот памятный паленый день Любовь Петровна отпрыгала половину нормы. Вспотела в холодильнике! Что ей были эти -18? Еще лучше для темпа. Она заметила, что сегодня ей скачется легче, и ножки