Григорий Иванович Черенков, коренастый, высокого роста мужчина, лет сорока пяти, в огромных берцах, как охотничьи лыжи, всё время в одном и том же армейском бушлате, в камуфляжной шапке с вышитыми его инициалами. С деловым видом, вдохнув свежего воздуха, поправив мешок и ружьё на плече, зачем–то матюгнувшись трёхэтажно, Черенков «пошуршал» по замёрзшим листьям.
Он прогулочным шагом шёл по лесным тропам, философствуя и думая о жизни. Каждый раз, когда у него выдавалось свободное время, он выделял её на мгновения с природой, ведь Черенков не понимал, как можно постоянно жить в суете города. Григорий не понимал, зачем люди тратят столько времени на социальные сети, ведь пропадает живое общение, а в уединении с природой он был раскован, чем с этими «отбросами общества».
Мысли в голове не давали покоя, но Черенков пришёл сюда не только на прогулку и философствование, а ещё и на охоту. Медленно передвигаясь по извилистым тропам, ведущим, будто в никуда, вскинул ружьё с плеча и продолжил своё небольшое путешествие по этим «линиям жизни земли». Продолжая свои поиски, он дошёл до мостика, который пересекал небольшой вонючий ручей. Этот ручеёк, Гриня ещё в шутку называл ручеёк–говнянка. За говнянкой был березняк, в котором в прошлый раз были три рябчика, или трое «рябых», как он сам говорит. Тихими, почти беззвучными шагами, да такими, что в Черенкове как будто килограмм двадцать, он осматривал окрестности берёзовой рощицы и походу не зря. На ветке одной из берёз засел один «рябой» и не шевелился, как будто он – это продолжение ветви.
Григорий старался медленно и тихо взвести курок, что бы даже щелчок пружины еле было слышно. Подняв курок, и неспешно двигаясь ближе к цели, пришлось круто остановиться, «рябой» заметил охотника, и для стрельбы выходила неудачная позиция. Ну что ж, надо было стрелять, а то всё равно улетит. Очень медленно поднимая ружьё, и прислоняя его к плечу, Черенков целился. Но птица оказалась мудрёнее, чем он думал, и поэтому она вспорхнула, не оставляя надежду быть добытой. Но наш герой тоже не из робкого десятка, собравшись духом и новыми силами, он начинает преследовать улетевшую дичь.
Буквально бегая за рябчиком, как окаянный, спустя минут двадцать пернатый выводит стрелка к лесному озеру. Неторопливо спускаясь с невысокого берега в поисках «рябого», Черенков внимательно осматривает каждое дерево, каждый кустик, даже можно сказать под каждый камешек заглядывает, как ему на глаза попадается промелькнувшая дичь. Вскинув ружьишко с плеча, он начинает неторопливо целиться. Птица уже была на мушке. Но из–за солнца ему помешал какой–то посторонний блик. Опустив ружьё и оставив его около березы, он и совсем забыл про дичь, ведь его заинтересовала другая цель, что же бликовало там в кустах?
Медленно приближаясь к солнечным зайчикам, Черенков резко сморщил нос и закрылся рукой от аммиачного запаха, или «трупного аромата». И хоть он понял, что здесь, что то неладно, всё равно продолжал движение, ведь любопытство всегда сильнее страха. Пройдя ещё пару метров через вонь, которая пробивала даже через закрытый рукою нос, он увидел что–то большое завёрнутое в целлофан обвёрнутым изолентой.
Подойдя к этой груде полиэтилена, он одной рукой закрывал нос и рот, а другой медленно открывал плёнку в части головы. Черенков напрягся. Он отдернул целлофан и вдруг, опустив руки, в ужасе проговорил:
– Матерь Божья, святые небеса! – чуть ли не взвизгнул от увиденного Григорий. То, что он увидел, было за гранью дозволительного, и это привело к большему страху. В плёнке он увидел завёрнутый мужской изрубленный труп. Изрубленный до неузнаваемости. На лице покойного не было и живого места, если это вообще можно было назвать лицом. Расколотый череп напополам, вытекший мозг на полиэтилен, глаза отсутствовали, а нос как будто бы вообще откушен. Походу убийца решил превратить физиономию покойного в фарш. А дальше Григорий Иванович заглядывать не стал, уж больно сильно испугался, всё–таки страшно.
Черенкова сковал страх. Он в ужасе бросился бежать из этого леса в город, что даже забыл своё ружьё у берёзы. Не оглядываясь назад, не обращая внимания на птиц, на листву под ногами, вообще ни на что, он просто летел со всех ног домой. Пробегая уже по окраине, он так же ничего и никого не замечал, но в его беге было что–то особенное, что даже пенсионерка Татьяна Марюшкина, равнодушно относящаяся ко всему, оторвала свой туманный взгляд от земли и окликнула Григория Ивановича морщинистыми губами:
– Куда это ты так скачешь, как конь, Григорий, а? – с любопытством спросила она, бегущего Черенкова.
– Да там это короче… Ну, это, как его. Ладно, баб Тань позже узнаете, – впопыхах он объяснялся перед пенсионеркой.
– Да ладно, мне до этого, дела вообще нет, просто поинтересовалась. Я тебя