В моей голове щелкнул какой-то предохранитель, руки взяли пакеты, а ноги сами развернулись и понесли меня к дому, я ничего не видела перед собой и не соображала, лишь пульсирующая боль в том месте, где разорвалось мое сердце, отличала меня от робота. Но лучше бы я и вправду стала чем-то вроде робота-пылесоса, кофе машинки, или посудомойки – железной вещью, которой не надо было дышать, потому что воздух с трудом проходил в мои заиндевевшие легкие.
Я помню, как вставила ключ в замок, про себя подумав, что теперь это вовсе не мой дом. Я не стала включать свет в коридоре, мешали пакеты, которые я не догадалась поставить на пол, я держалась за них, как утопающий держится за спасательный круг, вот только утопленнику круг уже не поможет. Кажется, я прошла на кухню прямо в уличной обуви, хотя сама всегда ругала за это Дарена. Но какое теперь это имеет значение? Открыла холодильник, посмотрела на полки слепым взглядом, дверка холодильника медленно закрылась, снова оставляя меня в полумраке кухни. Я все-таки опустила пакеты на пол. От ручек остались глубокие красные следы, сами руки тоже дрожали, толи от тяжести продуктов, толи от нервного потрясения. Хотелось пить. Я развернулась и направилась к столешнице, чтобы налить воды из чайника, но в следующий момент моя левая нога поскользнулась, я беспомощно взмахнула руками и рухнула навзничь, кажется, я успела услышать неприятный треск, вызвавший у меня ассоциацию с разбитым яйцом, прежде чем провалилась в звенящую болью темноту.
Не знаю, сколько я так пролежала, но вдруг кто-то слегка пнул меня в бок.
– Эй, ты чего развалилась? Вставай девка!
Голова болела ужасно, в ушах стоял противный звон, но слово «девка» меня настолько изумило, что я широко распахнула свои глаза.
– Ты чего, упарилась что ли? – надо мной нависала широкая женщина в коричневом платье, переднике с какими-то пятнами и косынкой в цветочек.
Врачи выглядели иначе, это я знала точно.
– Вы кто? – слабо спросила я.
– Ох, видать, сильно ударилась-то. А… вона оно что… лужу кто-то разлил. Маришка наверное, вечно не может ведро донести.
– Так это снег растаял, я с улицы вошла. – выдала я свою версию, плитка на нашей кухне всегда становилась жутко скользкой от воды. От слова «наша» боль судорогой прошлась по душе.
– Чего? Ты где снег-то видела посреди лета? Ты раз лежишь, протри там, да вставай потихоньку. Пол-то поди холодный, застудишься, а девка еще молодая, детей рожать. – женщина бросила мне тряпку и вернулась к своим делам.
Я даже не пошевелилась, продолжая разглядывать низкие своды каменного потолка. У нас на кухне такого не было, как, впрочем, и этой женщины. Наверное, я сплю. Ударилась головой и теперь лежу дома на полу и вижу очень яркие, удивительно правдоподобные сны. Мимо меня, между большими корзинами, прошмыгнула мышь. Я равнодушно проводила ее взглядом, продолжая рассуждать о своем. Вот что мне теперь делать? Ну не прямо теперь, а когда проснусь? В маленький городок, так напоминающий средневековье, я переехала только из-за Дарена. Познакомились-то мы с ним в Питере, куда он приезжал по делам, а я в тот вечер просто гуляла по своей любимой набережной, ожидая, когда разведут мост. Дарен попросил меня сфотографировать его на фоне моста и как-то незаметно мы оказались с ним в кафе, грея руки о горячие чашки с кофе, все-таки ветер от воды всегда веял холодом. А потом между нами завязался стремительный роман. Мы не могли надышаться друг другом, переплетая руки, пересекаясь взглядами. Я с самого начала во всем ему верила. Верила, что он напишет, верила, что приедет. Поверила, что не оставит, если я перееду жить к нему, потому что расстояние убивало нас. Я бросила все, чтобы быть рядом с ним и он не обманул моих ожиданий. Уже через четыре месяца мы поженились, это была скромная церемония, на которой присутствовало всего несколько человек,