Нечего и говорить: влипла так влипла, попала так попала, а главное попала по собственной дурости. Сама же перешла ему дорогу. Буквально. Студенткой института я стала в тринадцать лет, по меркам данного заведения довольно поздно. Моя матушка долго не хотела меня отпускать, но вмешался отец и заявил, что нечего таланту пропадать. Талантами я, кстати, и не блистала вовсе, однако экзамены все же сдала и получила заветное приглашение. Так и покинула родной город и впервые оказалась вдали от семьи и друзей. Первые дни тосковала и печалилась, ужасно скучала по родителям и сестре, и не сумела ни с кем подружиться. Однако в какой-то момент одиночество мне опостылело, и я начала внимательнее присматриваться к другим студентам. А одним солнечным днем разглядела в толпе знакомое лицо.
«Знакомое лицо» крепилось к телу, что щеголяло в дорогой рубашке и брюках, которые ну никак не смахивали на привычную униформу. И взлохмаченные темно-русые волосы наш щеголь носил длиннее, чем дозволяли правила института. Мне следовало обратить особое внимание на недовольное выражение лица однокурсника. Сжатые губы и нахмуренные брови – подобная мимика как сигнальный знак, который должен был бы удержать меня от необдуманных действий. Куда там! Я бросилась к старому знакомцу наперерез и выпалила:
– Привет! Ты ведь Марк?
Он остановился. Остановились и студенты, что шли за ним. И воцарилась тишина, которую нарушало лишь скорбное жужжание шмеля. Я невольно попятилась, не в силах отвести взгляд от недовольного лица передо мной. Серые глаза сузились, желваки заходили под бледной кожей истинного аристократа. Не хватало лишь вурдалачьих клыков, они бы прекрасно дополнили картину.
– Ты закрываешь мне солнце. Исчезни.
Я безмолвно соскользнула с покрытой гравием дорожки на лужайку, и царственная процессия проплыла мимо меня под нестройный аккомпанемент коротких шепотков и глупого хихиканья. Надежда на трогательное воссоединение с мальчиком, которому я когда-то помогла выбрать именинный торт, лопнула как мыльный пузырь.
Видеться с Марком нам приходилось часто. Учились мы в разных группах, однако иногда пересекались на совместных уроках, среди которых была и моя любимая словесность. Я привыкла гордиться отличными оценками по этому предмету. Что ж, тщеславие не напрасно зовут грехом. В один ненастный день наша преподавательница решила раскритиковать жалкие работы других студентов и поставить в пример меня. Ох и аукнулись мне эти пять минут славы!
– Вам стоит поучиться у Ларочки, – заявила мадам Воронова и выразительно глянула на Марка. – Особенно вам, Стрельцов. Вашими опусами только в корчме пьянчуг тешить.
Подобное грубое замечание Марку сильно не понравилось, и отыграться он решил на мне. Во время перемены он отловил меня в коридоре и с тихой угрозой проговорил:
– Ты думаешь, что самая умная тут?
Вопрос был явно риторический, и ответа не требовал.
– Раз уж так… – зловеще продолжил он и вдруг отстранился. – Слушай, прекрати улыбаться. У тебя рот, как у лягушки.
Я поняла, что и впрямь улыбаюсь в надежде на то, что этот «коридорный» наезд окажется простой шуткой. Согнать улыбку с лица оказалось непросто – мышцы точно свело от напряжения. Марк поморщился и засунул руки в карманы брюк.
– Писать мне сочинения теперь будешь ты.
Вот ведь радость.
– Давай я просто объясню тебе материал? – пролепетала я. – И ты сам хорошо напиш…
– Нет, давай я тебе объясню, – повысил голос он. – Некогда мне ерундой заниматься! Ты пишешь, а я тебя не трогаю.
Ну как тут устоять. Спорить я не стала и решила, что посидеть в библиотеке лишний час не так страшно. Зато меня оставят в покое.
Когда я вручила Марку первую написанную за него работу, по доброте душевной посоветовала:
– Почитай, чтобы быть в курсе, если тебя вдруг спросят…
Он лишь рукой махнул.
– Делать мне нечего.
Тут уж вспылила я.
– Ладно, но если выставишь себя идиотом перед всеми, на меня не обижайся! Пару страниц ему трудно прочитать!
Он хмуро глянул на меня, но промолчал, сел на скамейку и уткнулся в папку. Я впервые увидела Марка таким сосредоточенным; уверена, если бы я задержалась подольше, услышала бы, как от натуги скрипят его мозги. Но я не стала дожидаться и отправилась в столовую, где студентам выдавали ананасовые пирожные – по одной штучке в руки.
С тех пор я попала в рабство, о котором не смела пикнуть преподавателям или друзьям. Марк умел навести на собеседника ужас. Все его злые глаза. Смотришь в них и будто погружаешься в адскую ледяную пучину. И три года спустя ничего в наших отношениях не изменилось. Разве что я научилась огрызаться в моменты, когда Марк совсем наглел. Но это случалось нечасто.
Наш институт среди прочих достоинств славился и своей особой оранжереей. Ее главная прелесть в том, что цветами здесь можно любоваться