– Но я не понимаю, как они проникли в южноамериканскую секцию музея, – поспешно продолжил он. – И вот еще что… Попав внутрь, они могли забрать самые ценные реликвии, которые я привез из той последней экспедиции, но они на них не позарились. Думаю, это определенно указывает на то, что у этого ограбления имелась еще какая-то цель, кроме обогащения.
– Больше ничего не пропало? – уточнил Кеннеди.
– Ничего, – ответил профессор. – И для меня это самое странное в ограблении. Это был очень своеобразный кинжал, – добавил он, погрузившись в воспоминания. – Я очень ценил его, так как на лезвии были выгравированы любопытные персонажи из легенд инков. Я не успел расшифровать изображение, поскольку оно почти стерлось от времени. Но теперь, распаковав и разложив по местам все находки, как раз собирался приступить к исследованиям – и тут появляется вор и грабит меня. Университетский музей невозможно взломать таким образом, ты же знаешь, Кеннеди!
– Да, пожалуй, ты прав, – с готовностью согласился Крейг. – Мне нужно осмотреть место кражи.
– Как раз этого я и хочу! – воскликнул Нортон, искренне обрадованный, и поманил нас обоих за собой.
Мы прошли с ним через кампус в музей, продолжая расспрашивать о случившемся. Аллан Нортон был высоким, худощавым и жилистым – тип фигуры, который идеально подходит человеку, проводящему исследования в тропиках. Резкие черты его лица говорили о ясном и проницательном уме и о склонности к изучению любого вопроса в деталях, какими бы незначительными они ни были. Он поступил в колледж почти без гроша в кармане и прошел сложный путь к профессорскому званию, подрабатывая то официантом в буфете, то репетитором. Теперь же Аллан стал ярким примером «сделавшего себя» интеллектуала: столь же интеллигентного, как если бы он происходил из среды ученых, и столь же практичного, как если бы он был бизнесменом, а не исследователем.
Мы вошли в красивое беломраморное здание напротив университетской библиотеки, которое, кстати, именно Нортон убедил построить нескольких богатых меценатов. Кеннеди сразу же бросился осматривать секцию, посвященную Латинской Америке. Здесь хранились сокровища не только из Мексики и Перу, но и из других чудесных экзотических стран, расположенных к югу от нас: витрины с порфиром, покрытым причудливыми греческими надписями и иероглифической росписью из Митлы; с медными топорами и керамикой из Куско; с каменными скульптурами и мозаикой, кувшинами, чашами, вазами, большими и маленькими статуэтками богов, жертвенными камнями… Это была сокровищница культуры ацтеков и инков, разглядывать экспонаты можно было часами.
И все же, размышлял я, следуя за Нортоном, из всей этой массы сокровищ вор выбрал только один и на первый взгляд не самый выдающийся экспонат – кинжал, особенно ценный для профессора тем, что он до сих пор не смог расшифровать изображение на его лезвии.
Кеннеди внимательно и терпеливо осмотрел все вокруг, но, казалось, не нашел ничего, что могло пролить свет на детали ограбления. В конце концов он переключился на другие секции музея. Наш друг стал медленно пробираться по залу, и я заметил, что он особенно внимательно всматривается в углы и в темные места за шкафами. Я понятия не имел, что он ожидал там найти.
У секции, посвященной Египту, Кеннеди наконец остановился. Там у стены стоял саркофаг, а рядом размещалась мумия, раньше покоившаяся в нем; мне показалось, что она сверлит меня жутким взглядом. Крейг бесцеремонно сдвинул каменную крышку и пристально всмотрелся вглубь каменного саркофага. Мгновение спустя он опустился на четвереньки и достал карманную лупу.
– Кажется, начало положено… – заметил он, поднимаясь на ноги и глядя на нас с удовлетворенным видом.
Мы ничего не ответили, и он указал на какие-то почти неразличимые отметины в тонком слое пыли, скопившейся в саркофаге.
– Если я не ошибаюсь, – продолжил Кеннеди, – вор пришел в музей днем и, выбрав момент, когда на него никто не смотрел, спрятался здесь. Когда музей заперли на ночь, он выбрался из саркофага и спокойно забрал все что хотел, беспокоясь лишь о том, чтобы уложиться в промежутки времени между нечастыми обходами ночного сторожа.
С этими словами Крейг снова наклонился.
– Смотрите, – указал он внутрь саркофага. – Там в пыли следы мужских ботинок с гвоздями на каблуках. Нужно сравнить эти отпечатки с теми, которые я собрал, следуя методу бессмертного Бертильона[1]. Каждая марка обуви имеет свои особенности; это касается в том числе количества и расположения гвоздей. Однако навскидку я уже могу сказать: обувь американского производства, – хотя, конечно, из этого вовсе не следует, что прятавшийся здесь непременно американец. Возможно, я даже смогу идентифицировать следы с конкретной парой обуви… Впрочем, пока я в этом не уверен, вначале надо их изучить. Уолтер, не мог бы ты сходить в мою лабораторию? Во втором правом ящике стола ты найдешь бумажный пакет. Не принесешь его?
– Тебе не кажется, что надо сохранить эти следы? – услышал я вопрос Нортона, когда уходил. Он с интересом наблюдал за