но я тебя жду, мой хозяин,
на том же месте.
Телемах твой подрос, вымахал, стал мужчиной
(солнце греет мне шкуру, но холод пробрался
в кости),
я уже не рычу, когда ночью приходят гости
распивать в твоем доме мед, молоко и вина.
Во мне не осталось гнева для верной мести:
пока ты пропадал, я ослеп и оглох,
обезумел.
Мой добрый хозяин, но я еще жив, я не умер
и я тебя жду, мой хозяин,
на том же месте.
Мне мерещится, что не двадцать прошло,
а двести
лет, от тоски и сна у меня тяжелеют веки.
За все это время я, кажется, стал человеком,
пока ждал тебя, мой хозяин,
на том же месте.
Ты мне снишься, хозяин, лихие заводишь
песни,
теребишь за холку – я молод, готов к охоте.
Возвращайся, хозяин, домой, если жив,
если хочешь,
я тебя буду ждать, мой хозяин,
на том же месте.
Время – река, – говорит Фетида и держит дитя за пятку…
– Время – река, – говорит Фетида и держит
дитя за пятку, —
вопреки всем пророчествам и богам,
пусть будет легко и сладко
тебе, ну а время – река: как нельзя войти
в ее мертвые воды дважды,
так и время, Ахилл, ни поймать нельзя,
ни назад обернуть; как каждый
ледяной поток на кистях твоих оставляет
большие капли
(я знаю, Ахилл, что ручки твои и ножки
твои озябли),
так и время течет золотой рекой, оставляя
на них морщины
(не кричи, сынок, не реви, Ахилл, ты же воин,
Ахилл, мужчина);
у тебя в глазах от меня – вода и застывшая
синь морская,
пусть целебные волны плечи твои и пясти
твои ласкают,
пусть крепнут в них кости и ширится плоть,
тугими пусть станут жилы,
пусть будет в тебе мало злости, Ахилл, но много
пусть будет силы.
– Время – река, – говорит Фетида, —
и мне говорят, что поздно:
смертен сын твой, Фетида, так надо богам,
так на небе сложились звезды,
жребий брошен, и тонкая нить сплетена,
и путь твой уже отмерен —
все давно решено, говорят мне, Ахилл,
но я никому не верю.
Чернеют тучи…
Чернеют тучи,
редеют волны,
и я надеюсь,
что это к буре,
что твой корабль
утонет в море,
и сонным детям
целуя руки,
скажу я утром,
что папа умер.
Ты говорил:
моя Медея,
ты – мед и мирро,
святое пламя;
и в этом мире
нет слаще
меда, огня горячей,
очей темнее;
вот нить жемчужин
тебе на шею,
моя надежда,
моя Медея.
А я ведь знала
про ваше племя,
собачье племя,
дурные нравы.
Скажи на милость
своей Медее,
зачем же время,
где я осталась,
остановилось?
Моя тоска
чернее тучи.
Чего ты ищешь,
чего ты хочешь,
беда Колхиды,
герой Иолка,
моя надежда,
мой смелый сокол?
Да будь ты проклят.
Чернеют тучи,
и я надеюсь,
что это море
твоей Медее
несет на волнах,
в шипящей пене,
благие вести
о верной смерти,
твое пустое
и злое сердце,
а может, ветер,
соленый ветер,
что дует с юга
над Черным морем,
несет с собою
твое дыханье,
чтоб я смогла
обнять хотя бы
твое