Ярославу исполнилось уже десять. В этих летах княжичу давно полагалось упражняться с мечом и щитом, постигать приёмы ратного боя. Но он был увечен от рождения. Вывихнутая нога отдавала сильной болью, если пытаться встать на неё. Вот и проводил второй сын Рогнеды свою жизнь сиднем, боясь ходить. Только на коне мог скакать, а в терему передвигался на закорках у своего дядьки-воспитателя. Старшие братья его так и звали – Сидень. Особенно зло насмехался Святополк, чьей матерью была не Рогнеда, а другая жена князя Владимира. Но Святополк среди всех сыновей киевского князя был волчонок, который со временем вырастет в волка и покажет клыки. Так говорили о нём отцовы бояре, старые дружинники.
В горницу стремительно вошла мать. Ярослав почувствовал её сильное волнение. За Рогнедой чрез дверь протиснулся княжий посланник, боярин Миронег Твердиславич.
– Так значит, супруг мой и отец моих детей хочет отпустить меня, чтобы я выбрала себе другого мужа из княжьих бояр?! И даст за мною богатое приданое? – В голосе матери Ярослав услышал знакомые нотки гнева. Но Рогнеда сдерживала себя.
– Сама ты ведаешь, княгиня, – развёл руками боярин. – Князь теперь принял веру Христову. И сама ты крещена в новую веру, и дети твои. А по христианскому закону положено мужу одну жену иметь, а не многих. Взял себе князь жену из греков, царского рода, и венчан с нею в церкви. А вам, бывшим жёнам своим, даёт волю и богатство. Сыновья все, от вас рождённые, останутся при нём законными наследниками. Соглашайся, Рогнеда! Не силу же к тебе опять применять…
Эти слова напомнили княгине о прошлом, о том, как была она пленницей, военной добычей и как князь Владимир насильно взял её в жёны. Рогнеда вспыхнула:
– Коли искренно принял он в сердце новую веру, то исполнит заповедь: блаженны милостивые. Я же, побыв женой князя, не хочу женой боярина стать. Передай Владимиру: пускай велит священникам постричь меня в монахини. Буду невестой Христовой и ангелам уподоблюсь!
Изумлённый таким ответом дружинник с поклоном удалился. Ярослав же внезапно встал на ноги, бросив свои игрушки:
– О матушка! Ты лучшая из жён во всём свете и сделала достойный выбор! Я так рад, что ты моя мать!
Позабыв о своём увечье, мальчик кинулся к Рогнеде, обнял обеими руками за пояс. Он переживал за мать, жалел её. И без того жизнь у неё была не сладкая. Обзаведясь некогда другими жёнами, князь Владимир забыл о ней, пренебрегал ею. Однажды княгиня решила отомстить мужу за это и едва не зарезала его, спящего, ножом. Но князь проснулся и остановил её руку. В наказание хотел сам пронзить её мечом, и только бояре его отговорили. Теперь же, выданная за какого-нибудь дружинника, Рогнеда вновь чувствовала бы себя униженной. Хвала небесам, этому не бывать!
Княгиня меж тем стояла, поражённая: сын-калека исцелился у неё на глазах! И сам Ярослав вдруг осознал, что хворая нога вовсе не мешает ему стоять и ходить, и боль совсем не чувствуется.
– Матушка?! – удивлённо смотрел он на Рогнеду, словно вопрошая: я больше не сидень?
В горнице на полке стояла икона Богородицы. Княгиня обернулась к ней и горячо произнесла:
– Благодарю тебя, Матерь Божия, за это чудо, за исцеление сына!..
В тот же день, не медля ни часа, Ярослав вернулся в Киев. Ему не терпелось, чтобы и все прочие узнали, что он больше не сидень, не убогий калека. Во дворе княжьего терема он сам, без помощи дядьки, соскочил с коня и бросил поводья слугам. Шёл по двору медленно, с гордо поднятой головой, с княжьим достоинством. Слышал, как удивлённо переговаривались меж собой старшие братья, Вышеслав и Святополк:
– Смотри-ка, Сидень своими ногами ходит! Вот невидаль!
Отца он нашёл в хоромах. Тот был со своим воеводой Добрыней. Дважды в месяц князь Владимир творил правый княжий суд: рассуживал тяжбы и споры горожан, выносил приговоры разбойникам, выслушивал обиженных и наказывал провинившихся. Сейчас суд был кончен. Ярослав поймал конец их разговора:
– …Если б был у нас, как у греков, закон, закреплённый письменами, у меня не болела бы так голова от этих споров и криков. Один за выдранную в драке бороду требует расправы для обидчика. Другой за похищенную девку норовит отделаться парой медных монет. Всяк в свою пользу тянет, всяк свою правоту глоткой доказывает.
– Были бы у нас книги, как у греков… – согласно скрёб в обширной бороде Добрыня.
– В книгах великая сила содержится. Надо нам училища на Руси заводить…
– Я завладею этой силой, отец, – прервал их беседу звонкий, взволнованный голос Ярослава. – Она будет служить мне!
– Ты? – Князь Владимир наконец заметил сына. Ещё пребывая умом в своих державных мыслях, он задумчиво и как-то недоверчиво смотрел на мальчика. – Ты что же, сам ходишь? А ну-ка, пройдись! – повелел отец.
И когда увидел, как легко ступает отрок, лишь чуть-чуть, едва заметно прихрамывая, взгляд у него прояснился, посветлел.
– Бог над тобою смиловался, сын! – воскликнул