За свою относительно недолгую жизнь, я совершенно четко усвоил три вещи: первая – не всякая помощь благородна; вторая – подумай еще, а потом еще, прежде чем ломать запертую дверь, особенно, когда на ней висит с пол дюжины замков, да еще и колючая проволока натянута крестом; и третья – если все же решился на подобную глупость или дерзость, то, не будь дураком, запасись парочкой кинжалов и будь морально готов к любому развитию событий.
В свои семнадцать я был чертовски уверен в себе. Я видел больше, чем любой среднестатистический человек, знал больше, чем полагалось ученику выпускного класса и сталкивался с тем, что повергло бы в шок любого моего одноклассника. Это здорово льстило. Я часто наблюдал за своими друзьями, прохожими на улице и посмеивался про себя, потому что никому из них не предполагалось прожить ту жизнь, которая ждала меня после окончания школы. О, мне светило захватывающее, нестандартное будущее и я жаждал в него окунуться с головой, как можно скорее.
Однако, слепая уверенность граничит с наивностью. К тому же, когда задираешь нос, жизнь так и норовит по нему щелкнуть, хорошенько так и от души. При всей своей осведомленности о темной стороне мира и, что греха таить, о мире за пределами нашего мира, я оказался совершенно не готов к событиям весны 2015 года, произошедшим в ныне заброшенной деревне Сенцы.
В то утро восемнадцатого марта я качался на нижней полке поезда, разглядывая мимо проносящуюся лесополосу и, стянутые льдом, реки, которых было немало в нашем краю. Пил чай. Мне нравилось пить из стеклянного стакана, вложенного в металлическую подставку с ручкой. Было в этом что-то такое необычное. Даже вкус привычного чая казался другим. Напротив – сидел Игорь Громов. Густые, слегка нависающие брови сдвинулись к переносице от чего его лицо, где время оставило немало следов в виде мелких морщинок и более резких складок, приобрело еще большую суровость. Он не был любителем пустых бесед, поэтому сосредоточил свое внимание на содержимом какой-то потрепанной книжонки. Громов был близким другом моего покойного отца, его доверенным товарищем, в следствие чего Громов старший приобрел еще один не менее важный статус – статус моего наставника.
Я полностью доверял ему. Именно поэтому, не задал ни одного вопроса, когда он пришел в дом Уваровых и впервые позвал меня с собой на действительно серьезное дело. Никакие попытки моей бедной матери не могли предотвратить этот поход. Ей пришлось смириться. Я прекрасно видел, как дрожали ее руки и как покраснели глаза, почти чувствовал, как замерло материнское сердце, когда закрывалась за мной дверь, и все же покинул дом, потому что в этом было мое предназначение и мы оба это знали.
Состав мчал через весь наш живописный, особенно в теплые месяцы, край. Я обожал его обширные смешанные леса, просторные поля и холмы, реки и озера, и представить не мог, что могу жить где-то еще, но посмотреть на новые места хотел всегда. В душе я рассчитывал приехать в более шумный и большой город, увидеть другую жизнь, но, когда поезд начал сбрасывать скорость, за окном все также тянулась лысоватая, как бывало в это время года, лесополоса.
В 16.03 поезд остановился у маленькой пустой станции и устало зашипел. Мы вышли на короткий перрон. Оглядевшись по сторонам, я не увидел ни вокзала, ни других пассажиров, ни вообще каких-либо людей. Богом забытая станция больше напоминала захудалую автобусную остановку, неожиданно возникшую где-то по середине трассы. Я был слегка разочарован. Я впервые выехал из родного Грувска и надеялся получить яркие впечатления, а вместо этого торчал на небольшом куске обледенелого после ночи асфальта с одинокой лавочкой под дырявым навесом.
– Идем, Ярослав, – дважды хлопнул по плечу Громов, – нам еще семь километров пешком.
Я недовольно поморщился, но делать нечего. Закинул рюкзак за плечи, сунул складной нож в карман и зашагал за своим наставником по тонкому слою выпавшего ночью снега.
2.
Мы шли по узкой дороге, справа сопровождаемой все той же лесополосой, а слева бескрайним, пока нетронутым полем, за которым петляла речка Полуденная, а еще дальше самая крупная река края Кама. Позади ни души и впереди пусто – крикни во весь голос, никто не услышит. Небо хоть и безоблачное, а все равно какое-то холодное, серое, как сталь, солнце бледное. Глядя на пустошь и черные корявые стволы деревьев, тянущиеся нескончаемой лентой вдаль, меня пробрало уныние и скука. Предстоящее дело уже не казалось таким многообещающим.
Я машинально подстроился под ритм шагов Громова, но мыслями вернулся в родной Грувск. Я представлял себе день весеннего равноденствия на берегу Хелетты, большущий костер, музыку, состязания лучников, в которых побеждал с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, друзей… Да, мыслями я уплыл очень далеко и, наверное, не вернулся бы в реальность до самого окончания нашего пути, если бы внезапно под ноги не бросилось что-то маленькое, юркое, темное. К счастью, я обладал отличной врожденной реакцией и отскочил назад прежде, чем скользкие кольца развернулись, и злобно шипящая