Она открыла, зная, что я буду звонить.
– Почему вы долбите в стену? – еле сдерживаясь, налетела я, – Одиннадцать часов!
– А мы муху убиваем, – слегка растягивая слова, с фальшиво-простодушным видом выдала та, – Ну, знаете, такая муха, села на стену…
Электрошокер я держала в кармане, крепко обхватив пальцами.
– Надеюсь, ваша муха уже улетела, – говорить тут было нечего, я резко развернулась, ушла в квартиру и хлопнула дверью. Может, теперь она прекратит.
Секунда. Две. Три.
В стену, как раз над моей кроватью снова продолжили бить. Чем-то тяжелым. Бум. Бум. Бум. По кровати и вокруг нее были разложены вещи – я собиралась в командировку, ранний автобус. Почти закончила. Падала от усталости. На светло-бежевой стене виднелась черная отметина – это я перед электрошокерно-крестовым походом ударила в ответ пластиковой емкостью, с помощью которой в утюг заливают воду. И еще проорала пару ласковых. Конец лета, духота, все окна нараспашку – разумеется, она слышала.
Долбление не прекращалось. Я сжала кулаки. Знаю, почему она это делает.
Знаю.
Знаю.
***
Потому что перед командировкой я взяла два дня отпуска и вчера, в будний день, оказалась дома, а не на работе. И потому что лето, и ее дочка тоже была дома, а не болталась в школе. А вот почему сама соседка была дома, а не где-нибудь еще, я, честно говоря, не знаю, но это ее дело. Я сидела и читала – а жарень, окна открыты, открыта балконная дверь, наши квартиры на стыке изгиба дома, чуть повернуты друг к другу, и даже можно слегка подглядеть, что происходит внутри.
Сначала раздались крики. Так кричат, когда катастрофа. Я слышала такие крики в сериале, где по сюжету человека машина переехала.
– Ты что, огурцы с помидорами не помыла?? Я же сказала тебе помыть!
«Какая трагедия», – беззлобно подумала я, не отрываясь от страницы, – «Поворачиваешь ручку, открываешь в кране воду, подсовываешь под струю овощи. Тяжела твоя жизнь».
Девочка что-то ей ответила.
– Я тебе сказала! Опять меня не слушаешься? Торчишь весь день в своем телефоне! Как мы, блять, есть будем?
«О, с матом пошли».
А страсти за стеной накалялись.
– Я тебе говорю! На меня смотри! Ты посуду помыла? Сковородку помыла? – невнятные оправдания с той стороны, – Ты, блять, совсем офигела? Ты из грязной посуды жрать будешь? На, держи грязную сковороду, и жри из нее как свинья!
Я заметила, что просто перестала дышать, а сердце бьет в набат. Как будто эта баба, злая и дикая, как бык на корриде, нависла надо мною и вопит уже на меня. И столько в ее голосе ярости и первобытной злобы, что внутренности скручивались в один черный узел. Терпеть было невозможно.
Через окно долетел звук пощечины, а за ним – каскад мелких ударов.
– Ненавижу тебя! Ненавижу!! – разразилась слезами девочка и – череда торопливых шагов – выбежала из комнаты.
Я не могла больше.
Во время всей этой сцены я тряслась, я взвешивала – делать что-нибудь или нет. Но сейчас решилась. Дать ей понять – ее слышат. Она не скроет свое преступление. Не оставит сор в избе. Она калечит морально ребенка – и это не пройдет незамеченным.
Я вышла, в чем была, прошла по коридору до соседней двери, нажала звонок.
Пауза.
– Кто там? – раздался голос.
– Соседка.
Своим голосом я владела плохо: подрагивал. Язык запинался. Меня била дрожь.
Дверь отворилась на три четверти. Моя соседка – спокойная как ангел, деловая, будто только что сверяла каталог публичной библиотеки – недоуменно смотрела через порог. Темно-русые выпрямленные волосы по обеим сторонам от лица, загар. Крупная. Фигуристая, но грубоватая. В подростковом возрасте таких называют пропащими. Сейчас – где-то моя ровесница, не больше тридцати.
Я смотрела на нее в упор. За ее плечом, из дальней комнаты, выглядывала девочка.
– Еще раз услышу, что вы матом орете на ребенка и бьете ее – обращусь в органы опеки, – выстроила я предложение.
– Да хоть завтра, – равнодушно парировала мадам, и закрыла дверь обратно.
Я вернулась в квартиру.
Но нужно что-то делать.
Про органы опеки это я, похоже, глупость сморозила. Перенервничала. Даже не знаю, как они работают. Но так ситуацию оставлять нельзя. И просто саму по себе, и чтобы она не думала, что я голословна.
Я набрала полицию.
– Дежурный оператор слушает.
– Я… я хотела проконсультироваться. Не знаю, что делать. Соседка орет матом на дочку и бьет ее. Я не знаю… Можно как-то поставить это на учет? Зарегистрировать жестокое обращение?
– Мы направим к ней специалиста, он проведет беседу.
– О, чудесно!