— В чем же дело? — спросил Симурдэн. — Что там такое случилось? Что она натворила, эта Вандея?
На этот вопрос ответил Робеспьер:
— Дело вот в чем: отныне в Вандее есть вождь. И она становится грозной силой.
— Что же это за вождь, гражданин Робеспьер?
— Это бывший маркиз де Лантенак, который именует себя принцем бретонским.
Симурдэн сделал невольное движение.
— Я знаю Лантенака, — сказал он. — Я был священником в его приходе.
Он подумал с минуту и добавил:
— Прежде чем стать служителем Марса, он был поклонником Венеры.
— Как и Бирон, который не уступал Лозену, — бросил Дантон.
Симурдэн раздумчиво произнес:
— Да, этот Лантенак пожил в свое удовольствие. Сейчас он, должно быть, просто страшен.
— Скажите: ужасен, — подхватил Робеспьер. — Он жжет деревни, приканчивает раненых, убивает пленных, расстреливает женщин.
— Женщин?
— Да, представьте. Вместе со всеми прочими он приказал расстрелять одну женщину — мать троих детей. Что сталось с детьми — неизвестно. Кроме того, он военный. И умеет воевать.
— Умеет, — согласился Симурдэн. — В ганноверскую кампанию солдаты даже сложили поговорку: «Ришелье предполагает, а Лантенак располагает». Лантенак и был тогда настоящим командиром. Спросите-ка о нем у вашего коллеги Дюссо.[190]
Робеспьер, погруженный в свои думы, не ответил, потом снова обратился к Симурдэну:
— Так вот, гражданин Симурдэн, этот человек находится сейчас в Вандее.
— И давно?
— Уже три недели.
— Надо объявить его вне закона.
— Объявлен.
— Надо оценить его голову.
— Оценена.
— Надо пообещать за его поимку много денег.
— Обещано.
— И не в ассигнатах.
— Сделано.
— В золоте.
— Сделано.
— Надо его гильотинировать.
— Гильотинируем!
— А кто же?
— Вы!
— Я?
— Да, вы. Комитет общественного спасения направляет вас туда с самыми широкими полномочиями.
— Согласен, — ответил Симурдэн.
Робеспьер был скор в выборе людей, — еще одно ценное качество для государственного деятеля. Он вытащил из папки, лежавшей на столе, листок чистой бумаги с отпечатанным вверху штампом: «Французская республика, единая и неделимая. Комитет общественного спасения».
Симурдэн продолжал:
— Да, я согласен. Устрашение против устрашения. Лантенак жесток, что ж, и я буду жестоким. Объявим этому человеку войну не на жизнь, а на смерть. Я освобожу от него Республику, если на то будет воля божья.
Он помолчал, затем заговорил снова:
— Я — священник, и я верю в бога.
— Бог нынче устарел, — заявил Дантон.
— Я верю в бога, — невозмутимо повторил Симурдэн.
Робеспьер мрачно и одобрительно кивнул головой.
— А к кому меня решено