Сохраняют в наши дни корневую связь с великими традициями русской поэзии единицы. Национальный поэт – это не квасной патриот, выясняющий в своих, пахнущих несвежим потом, сивушной отрыжкой и душным ладаном виршах, по чьей вине в кране нет воды. Национальный поэт – это тот, в сердце которого боли и несчастья Родины отзываются собственной болью. И упрек обращен, прежде всего, к своему же народу, под славословия и причитания профукавшему страну. А если упоминаются «чужаки», то речь идет не об «инородцах», а о ментально чуждых, тех, для кого страна, ее богатства и народ – только предмет наживы. Неважно – правительственные ли это чиновники, или те, о ком Блок (поэт, глубоко веровавший в Бога, но знавший цену его служителям) писал: «Помнишь, как бывало брюхом шел вперед, и крестом сияло брюхо на народ».
Эта подлинная, лично выстраданная боль дает право на искренние и страшные слова:
Несчастен люд, влекомый вражьей силой.
Цивилизация – всему конец?
Чья злая воля мир поработила,
Тот и теперь властитель всех сердец.
Лукавство в душах изменило нравы,
Какие мы – такой над нами царь.
Немного нам осталось от Державы,
Лень порождает пьянство. И, как встарь,
Нам «добрый барин» снится, мы не можем
Из летаргии выпростать тела
И дружно плачем: «Помоги нам, Боже!»
Но сами служим только силам зла.
Эти строки взяты из одного стихотворения, помещенного в сборнике Натальи Тимофеевой «Холсты» – книги, вобравшей в себя итог десятилетий поэтического труда. По стихам можно составить картину духовного роста авторского «я» или,
иными словами, лирической героини.
От милых сердцу невзрослых страданий первой любви и гармоничного чувства природы – к ощущению полноты мира
во всей его катастрофичности и красоте.
Сегодня многие стихотворцы ломают через колено форму русского стиха, всегда требовавшего чеканности ритма, точного размера и запоминающейся рифмы, ибо именно форма придавала содержащемуся в стихе посланию мощь и убедительность.
Верлибр русской поэзии чужд, чаще всего, он превращается в косноязычную прозу, а неряшливость, ведущая к расхристанности стиха, и банальные – а порой неуклюжие – рифмы говорят только об одном – утрате профессионализма.
Как правило, неряшливость формы ведет к развязной пустоте стиха. Наталья Тимофеева счастливо избегает этого распространенного в наши дни поветрия. Стих ее классичен в лучшем смысле слова. Любовь поэта-гражданина пребывает здесь в гармоническом единстве с любовью лирика к родной природе. Пейзажные стихи Тимофеевой изысканны, их строгая красота впечатляет.
Белый день, серый дождь, беглый час…
Целый мир увяданьем объят.
Вот уж близится Яблочный Спас,
Затяжелел от бремени сад.
Лето наше подходит к концу,
Небо нынче ослепло от слёз,
К золотому готовит венцу
Осень ветви промокших берёз.
Далеко ли осталось идти,
Далеко ли лететь до зимы,
Мы не ведаем, сколько в пути
Будут синие эти холмы.
Обниму серебро паутин,
Прикоснусь к непогоде щекой,
Пусть беснуется ветер с равнин
Над рекой, над рекой, над рекой…
Гулким эхом наполнится ширь,
Даль уйдёт за дожди, за туман…
Осень, осень, сердец монастырь,
Всё непрочно, всё – давний обман.
Поэт тогда поэт, когда он обладает своим голосом, но связан с традицией. «Родословная» Натальи Тимофеевой – от Некрасова, Есенина, может быть – Фета, чуть-чуть от Кольцова.
Но это не подражание. Это – встроенность в благородную линию.»
Ювенальные вирши (1968—1976гг)
Родная обитель
За скрипом старенькой калитки,
Между крыжовенных кустов —
Густые терпкие напитки
Из воздуха и голосов,
Из запахов грозы и яблок,
Из шелковых росистых трав,
Из нежных шампиньоньих шляпок,
Дождинок, льющихся в рукав…
Здесь все такое обжитое,
До боли давнее, моё,
Своим подсолнечным покоем
Определяет бытиё:
Все так же холодень колодца
Купает